Заметив их еще издали, он не смог сдержать радостную улыбку. Эмили и Жюли летели вниз на хорошей скорости; их родители спускались сразу за ними. И Виржил снова невольно позавидовал отцовской гордости, которую сейчас наверняка испытывал Люк. Да, подумал он, я больше не должен откладывать разрыв с Филиппиной. Эмили удалось затормозить самой, а вот Жюли завершила свой спуск в ногах у Виржила. И они оба плюхнулись в снег, умирая со смеху.

– Ах ты, маленькая ракета! Не могла, что ли, притормозить чуть раньше?!

– Ой, как здорово было! – восторженно тараторила девочка, пока он помогал ей подняться.

– Ты неустойчива, падаешь при малейшем препятствии, – заметил Люк, остановившись рядом с ними.

И мужчины понимающе переглянулись в ожидании Клеманс, которая сильно отстала от мужа и дочерей.

– Я ехала сзади, как снегоуборочная машина, – объяснила она, – но за вами, девчонки, и вправду трудно угнаться!

– А можно еще один разочек? – умоляюще попросила Эмили.

На сей раз Жюли не стала повторять слова сестры.

– Нет, пора обедать, – отрезал Люк. – Да и погода уже портится.

И действительно, небо стало свинцово-серым, на трассах оставалось все меньше лыжников. Вот и им тоже захотелось поскорее укрыться от непогоды в шале и встретить снежный буран под надежной крышей, у камина с жарким огнем. Собрав лыжи и палки, вся компания двинулась к автостоянке.

Вскоре, после трех часов, поднялся сильный ветер и повалил снег; его мелкие, но густые хлопья бешеным вихрем кружились в воздухе, затмевая окружающий пейзаж. Казалось, наступила ночь – так темно стало вокруг. Но машины уже стояли в гараже, все двери и окна были надежно заперты, и только внешние ставни на первом этаже остались приоткрытыми, чтобы обитатели шале могли наблюдать за разыгравшимся бураном.

– Ишь, как задувает, все сильней и сильней, – заметила Клеманс.

Слышно было, как там, за окнами, стонут деревья и трещит деревянная дранка на крыше дома. А пламя в камине то и дело взметалось длинными языками при особенно яростных порывах ветра.

– Н-да, впечатляющая картина, – объявил Кристоф.

Он стоял у окна, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи.

– Хуже всего то, что этот бешеный ветер поднимет мелкую порошу и перенесет ее туда, где ей не положено быть, и тогда снежный покров станет крайне ненадежным, – объяснил Люк.

Филиппине надоело слушать эти метеорологические рассуждения, она откинула шерстяной плед, которым прикрывала ноги, встала с дивана и объявила:

– Я пойду наверх, полежу немного.

Виржил, ворошивший кочергой дрова в камине, обернулся к ней и, поколебавшись, сказал:

– Я приду через минутку.

Он еще немного посидел, глядя на огонь и прислушиваясь к завываниям ветра в каминной трубе.

– Так ты решился? – шепнул ему Люк, стоявший у него за спиной.

– Да…

– Ну, тогда вперед, старина! Только не руби сплеча, побереги ее… да и себя тоже.

Виржил обернулся, положил руку на плечо Люка так, словно искал у него поддержки, затем прошел через холл и стал подниматься по лестнице; Клеманс провожала его вопрошающим взглядом. Виржил понимал, что уже не сможет избежать объяснения, которого и желал, и боялся; он решил больше не скрывать правду, как бы тяжело ни было их объяснение.

Войдя в комнату, Виржил увидел, что Филиппина мирно читает, надев очки, красивая и трогательная. В ее глазах мелькнула тревога, но она тотчас овладела собой.

– А ветер все не унимается, завтра мы наверняка обнаружим какие-нибудь поломки.

Она специально выбрала нейтральную фразу, чтобы предоставить Виржилу инициативу предстоящего объяснения.

– Филиппина, мне нужно с тобой поговорить, – начал он.

Вместо того чтобы сесть на кровать, рядом с ней, он прислонился спиной к двери, которую плотно прикрыл за собой.

– Мне кажется, что у нас с тобой не все ладно…

– Да, я согласна. Ты с некоторых пор держишься как-то отчужденно, уж не знаю почему. Но я полагаю, ты мне это объяснишь?

Виржил съехал по дверной створке вниз и уселся на пол, поставив локти на колени.

– Мне кажется, между нами уже не так много общего, – начал он. – Во-первых, у нас с тобой разные жизненные планы.

– Ох, опять это одержимое желание иметь семью!

– В основном да. Кроме того, мне кажется, что ты скучаешь по Парижу, а я ни в коем случае не намерен там жить. Ты не ценишь людей, которых я люблю, – например, родителей Люка. О, конечно, ты стойко переносишь совместную жизнь с ними, но это не твой выбор, а мой. В общем, сплошные противоречия.

– В совместной жизни двух людей иногда приходится идти на компромиссы, – напомнила Филиппина. – И я охотно иду на них.

– Но я никогда не просил тебя жертвовать собой.

– Верно, никогда. Просто я прекрасно помню, что с тобой нужно было выбирать одно из двух – либо поступать по-твоему, либо никак. Я тебя люблю, следовательно, готова жить по-твоему и вовсе не страдаю от этого.

– Это на самом деле так?

– Мне здесь не скучно, я занимаюсь своими исследованиями, всегда занята. И когда вы все возвращаетесь к вечеру, я нахожу ваше общество… веселым. Вы живете, как одна дружная семья! И девочки очень милые, я готова это признать, даже если они все время виснут на тебе и даже если твое восхищение ими в конце концов раздражает меня.

– Да, это я заметил. Но почему тебе так неприятна моя привязанность к ним?

– Потому что это слишком явно свидетельствует о твоей фрустрации.

– Ты имеешь в виду желание иметь детей? Да, мне уже тридцать семь лет – давно пора стать отцом.

– Чтобы доказать себе – что?

– Ну, может быть, чтобы перестать быть эгоистом.

– Но это как раз и есть отъявленный эгоизм – хотеть детей! Жить их жизнью, воображать, будто ты можешь что-то им передать или оставить после себя, – какая гордыня! Мне кажется, что ты так истово хочешь детей только потому, что я их не хочу. Обычно бывает наоборот: женщина умоляет, чтобы муж сделал ей ребенка, а мужчина пытается этого избежать. Вспомни: я тебе понравилась именно тем, что была свободна, независима. Я не стремилась связать тебя по рукам и ногам, сделать из тебя мужа и отца, отяготить целой кучей обязанностей. Тебя ведь соблазнило именно это, признайся!

– Но это было давно, мы были гораздо моложе.

– А я вовсе не чувствую себя старой – в тридцать-то лет!

– Я знаю. Но ты не обещала мне подождать еще немного. Ты твердо заявила, что раз и навсегда отказываешься создать семью, потому что такая жизнь тебя не интересует.

– Словом, ты меня больше не любишь?