Натасканный на кригарийских ударах – тренировочных, но все равно быстрых и сильных, – я метнулся вперед и перехватил ойлину палку, едва та ею замахнулась. Полагая, что я струшу, девчонка не ожидала от меня такой прыти. И, вцепившись в свое оружие обеими руками, попыталась то у меня отобрать.

Однако я его и не удерживал. В момент, когда Ринар дернула палку, я выпустил ее из рук. И одновременно подцепил своей ногой лодыжку Ойлы.

Этого хватило, чтобы вложившая в свой рывок все силы Ринар споткнулась и растянулась на земле. И не только растянулась, но еще и треснула своей же палкой себе по лбу.

Ставить подножки меня также научил Баррелий. Это был несложный, но полезный прием для мальчишки, не умеющего драться стоя. «Боишься, что собьют с ног – сам вали с ног противника и бей его лежачего!» – говаривал монах, показывая мне, как надо делать простенькую подножку. И хоть до сей поры я не применял ее в бою, с Ойлой это сработало. Особенно, когда она оказалась не готова к отпору.

Само собой, я не мог дать ей сразу же подняться, ибо она снова напала бы на меня. Поэтому, едва Ринар очутилась на земле, я набросился на нее. И наконец-то взял реванш за все насмешки, что от нее натерпелся.

Отобрав у нее палку, я отшвырнул ту подальше. А отбрыкивающуюся противницу перевернул на живот и, заломив ей руки за спину, уселся на нее верхом.

Вид у меня при этом был, наверное, весьма самодовольный, хотя особой радости от победы я не испытывал. Скорее, наоборот, мне стало не по себе, когда я подумал, что теперь мы с Ойлой разругаемся вдрызг и она меня бросит.

И все же отпускать ее, когда она была готова сожрать меня живьем, являлось неразумно, не сказать опасно.

– Ах ты!.. Ах ты!.. Ах ты!.. – Задыхаясь от гнева и унижения Ринар не могла найти для меня подходящее оскорбление. – Да как ты!.. Да я же тебя!.. А ну живо отпусти меня, слышишь, выродок? Живо, я сказала!

– Это еще зачем? – Я еще крепче стиснул запястья ее заломленных рук.

– Затем, что я тебе башку оторву, если сейчас же с меня не слезешь!

– А если слезу, что ты сделаешь?

Вопрос был простой, но он поставил Ойлу в тупик. Ей жуть как не хотелось давать обещание меня не трогать. И она, засопев, вновь задергалась, пытаясь освободиться.

Пришлось усилить захват, пока она не застонала от боли и не угомонилась.

– Ну все! Теперь тебе точно конец! Можешь не сомневаться! – прошипела Ойла. Сидя у нее на спине, я мог видеть лишь ее затылок. Но судя по тому, как раскраснелась шея Ринар, лицо у нее приобрело столь же пунцовый оттенок. Да и взгляд, небось, был такой, с которым я побоялся бы встречаться.

– Эй! Ты первая на меня напала, – возмутился я. – С чего ты взяла, что я позволю колотить себя палкой? Да еще почем зря! Ты за кого меня приняла? За осла или собачонку, что ли?

– Ты сам напрашивался! – возмутилась в ответ пленница. – Зачем ерепенишься и мелешь всякую ерунду? Жить надоело, что ли?

– Кто бы говорил! Это ты ерепенишься, мешая мне помочь тебе спасать Баррелия.

– Но это ради твоего же блага, дурень! – натужно засмеялась Ойла. – Нашел, куда соваться! Из Мерзавки помощник и то получится лучше, чем из тебя!

– Не Мерзавка отобрала у тебя палку, а я, – уточнил я. – И могу вдобавок надавать тебе тумаков. Тех, которые ты мне обещала, ага. Да только, как я сказал – руки у тебя слишком коротки!

– Ты дрался нечестно! – выкрикнула она в свое оправдание. – Я споткнулась, а ты этим воспользовался! Дай мне подняться, и я тебе покажу, какие у меня руки! До твоей мерзкой рожи они точно дотянутся! Будешь ползать передо мной на коленях и скулить, чтобы я тебя пощадила… Ай-ай-ай, что делаешь-то, урод! Больно же!

Желая напомнить Ринар, что она не в том положении, чтобы мне угрожать, я снова усилил свой болевой захват. Намек получился доходчивый, и поток ругательств в мой адрес тут же иссяк.

– Или мы идем спасать Баррелия вместе, или я выверну тебе руки и пойду туда один, – выдвинул я окончательный ультиматум. – А когда вернусь – один или с Баррелием, неважно, – тогда и вправлю их обратно. Хочешь поспорить, что у меня не хватит на это духу? Ладно, давай поспорим. Только имей в виду, что в «Вентуме» я не раз помогал ван Бьеру, когда он работал в госпитале. И там я научился не только вправлять суставы, но и выворачивать их. Причем так, что ни один лекарь в мире их тебе уже не вправит.

Последнее мое признание являлось беззастенчивой ложью. Но я был готов соврать о чем угодно, лишь бы поскорее выйти из дурацкого положения, в котором мы с Ринар очутились. И выйти победителем, а не позорным соглашателем с девчонкой, посмевшей кидаться на меня с палкой.

Ойла ответила не сразу. Посопев немного, она обдумала мое предложение. Но поскольку все складывалось не в ее пользу, решила-таки его принять. Разумеется, с оговорками.

– Гном с тобою, Шон, – вновь заговорила она спустя какое-то время. – В самом деле, чей кригариец больший друг: твой или мой? И когда в конце концов ты все испортишь – а ты испортишь, уж поверь, – пеняй на себя. И еще запомни: если вдруг запахнет жареным, на меня не рассчитывай. Как только в лагере наемников разразится переполох, я и ты больше не вместе. Сумеешь удрать в одиночку – хорошо, не сумеешь – твоя беда. Бог свидетель, я честно пыталась вернуть тебе и ван Бьеру долг. Но раз ты суешь мне палки в колеса, я сочту долг уплаченным сразу, как только пойму, что наше дело швах. Усвоил? Или тупицам вроде тебя надо дважды повторять?

– Ты и так нам ничего не должна, – ответил я, пропустив очередное оскорбление мимо ушей. – Будь здесь кригариец, он бы тоже это подтвердил. А что насчет твоих угроз мне? Ты снова полезешь в драку после того, как я тебя отпущу?

– Не полезу, если ты признаешь, что выиграл у меня нечестно и никому об этом не разболтаешь, – пообещала Ринар.

– Ладно, пусть так: я выиграл у тебя нечестно и отныне буду молчать об этом до конца своих дней. Клятвенно обещаю.

Если Ойла думала, что моя гордость не даст мне с нею согласиться, она ошиблась. За время наших с ван Бьером странствий я избавился почти от всех романтических иллюзий, которые питал в детстве. И давно не разделял драки на честные и нечестные. Это в балладах и песнях благородный рыцарь не мог нанести удар в спину и добить споткнувшегося или молящего о пощаде врага. А в реальной жизни даже кумир моего детства кригариец порой вытворял на поле боя всякие мерзости. Да и сам я был не лучше, ведь на моей совести тоже имелся убитый в спину человек, даром что тот был негодяем.

Ну и с чего ради мне переживать о честности, когда речь идет о сохранности моей шкуры? Которую я слабак не защищу иными способами кроме бесчестных.

– Гадина! Ублюдок! Ничтожество! Паскудная тварь! – пробурчала Ойла, вставая с земли и отряхаясь от грязи после того, как я даровал ей свободу. – Только дотронься до меня еще раз, и я перережу тебе глотку, когда ты будешь спать!