Этот четырехтысячелетний эпос функционирует так же, как детская книга Роджера Харгривза «Мистер Проныра». Искаженная модель мира протагониста убеждает его, что в целях безопасности необходимо совать свой длинный нос в чужие дела. Но жители деревни объединяются против него, сначала испачкав его любопытный нос краской, а затем стукнув по нему молотком. Усмиренный мистер Проныра наконец встает на путь истинный и «теперь дружит со всеми жителями Тиддлтауна». За отказ от своих антисоциальных привычек мистер Проныра награжден связями и статусом.

Незаметно для самих себя мы можем одновременно находиться под влиянием любого количества подобных обучающих историй. Уникальное качество людей заключается в том, что мы развили в себе способность мыслить себя членами множества групп одновременно. «Мы все входим во многие „свои группы“, – пишет профессор Леонард Млодинов, – и поэтому наша самоидентификация от ситуации к ситуации меняется. Один и тот же человек может в разное время считать себя женщиной, начальником, сотрудницей компании „Дисней“, бразильянкой, матерью – в зависимости от того, что в данный момент уместнее или что, скажем, приятнее»[259].

Подобные группы и стоящие за ними истории, рассказывающие, как себя вести, чтобы приобрести связи и статус, составляют часть нашей идентичности. Мы решаем, к каким «группам людей, близких нам по статусу», присоединиться, в основном в подростковом возрасте, когда начинаем воспринимать нашу жизнь в виде «основополагающего повествования». Мы выискиваем людей со схожими ментальными моделями, особенностями характера и интересами и воспринимающих мир понятным для нас образом. Эти краеугольные истории нашего племени властвуют над всем ландшафтом ощущений, инстинктов и частично сформировавшихся сомнений и придают им осмысленность, в одночасье наполняя нас чувствами предназначения и правоты, принося нам ясность и утешение. Когда это происходит, у нас может возникнуть ощущение, что мы внезапно прозрели и нам открылась истина. На самом же деле произошло противоположное. Племенные истории ослепляют нас[260]. В лучшем случае они позволяют увидеть лишь половину правды.

Психолог Джонатан Хайдт исследовал истории, с помощью которых идейно враждебные племена описывают мир вокруг[261]. Возьмите капитализм. С точки зрения левых сил, это эксплуататорская идеология. Индустриальная революция предоставила злобным капиталистам технологии, чтобы угнетать и эксплуатировать рабочих на своих заводах и шахтах, словно безропотные шестеренки, и забирать себе всю прибыль. Рабочий класс же дал отпор, объединившись в профсоюзы и проголосовав за более просвещенных политиков, но затем, в 1980-е годы, капиталисты упрочили позиции, тем самым ознаменовав эпоху неуклонно растущего неравенства и экологических катастроф. С точки зрения правых, капитализм – это освобождение. Капитализм избавил угнетенных и эксплуатируемых рабочих от гнета королей и тиранов и подарил им право на собственность, главенство закона и свободный рынок, стимулируя их работать и творить. И тем не менее эта великая свобода постоянно становится мишенью для нападок левых идеологов, возмущенных самой идеей, что наиболее продуктивные индивиды подобающим образом вознаграждены за свой тяжелый труд. Они хотят, чтобы все были «равны – равны в своей нищете».

Коварство этих историй в том, что каждая рассказывает лишь часть правды. Капитализм освобождает, но и эксплуатирует тоже. Как у любой сложной системы, у него есть свои плюсы и минусы. Но мышление в рамках племенных историй избавляет нас от этой неудовлетворительной моральной путаницы. Наш мозг-рассказчик превращает хаос реальности в простое причинно-следственное повествование, убеждающее нас, что наши необъективные модели реальности, как и генерируемые ими инстинкты и эмоции, добродетельны и правдивы. И это означает, что племени с противоположной идеологией уготована роль злодеев.

Зловещая правда о людях заключается в том, что мы не только соперничаем за статус внутри своего племени. Помимо этого, наши племена противостоят другим. Мы собираемся в группы не с миролюбивыми целями, как скворцы, овцы или скумбрии, а для того чтобы причинять вред. В одном только XX веке племенные конфликты унесли жизни 160 миллионов человек, будь то в ходе геноцидов, политических репрессий или войн[262].

В этом мы похожи на шимпанзе, чьи самцы, иногда в сопровождении самок, патрулируют границы своих территорий, замирая в тишине на протяжении часа[263], чтобы услышать передвижения врагов. Пойманного «чужака» зверски избивают до смерти[264]: выворачивают руки, разрывают горло, сдирают ногти, отрывают гениталии, в то время как воины жадно глотают хлещущую кровь. Когда все самцы из соседней стаи убиты или изгнаны, победившие шимпанзе захватывают их территорию и самок. Как пишет приматолог Франс де Вааль, «не может быть совпадением, что единственными животными, группы самцов которых расширяют свою территорию, умышленно уничтожая самцов по соседству, оказались люди и шимпанзе. Какова вероятность, что подобные тенденции независимо развились у двух родственных видов млекопитающих?»[265]

Наш когнитивный процесс по-прежнему столь примитивен. Мы мыслим посредством племенных историй. Это наш первородный грех. Всякий раз, когда мы чувствуем, что статус нашего племени подвергается угрозе, эти предательские связи активизируются. В этот момент в нашем подсознании мы вновь оказываемся в доисторическом лесу или саванне. Мозг-рассказчик вступает на тропу войны. Он наделяет наших противников исключительно корыстными мотивами. Их самые убедительные аргументы он выслушивает как небеспристрастный судья, пытаясь свести на нет или исказить все сказанное. Он апеллирует к самым вопиющим проступкам самых отъявленных негодяев из их числа, чтобы замазать всех остальных. Стирает глубину и многообразие их личностей[266]. Низводит до простых очертаний, превращая все их племя в группу силуэтов. Отказывает этим силуэтам в эмпатии, человечности и терпеливом взаимопонимании, коими щедро наделяет себя. И, сделав все это, он приводит нас в прекрасное расположение духа, превращая в нравственно безупречных героев головокружительной истории.

Мозг вступает на тропу войны, поскольку психологическая угроза его племени – это еще и угроза его теории управления, хитросплетению миллионов убеждений о причинах всего на свете. Помимо всего прочего, теория управления рассказывает ему, как достичь самого желанного, а именно связей и статуса. Она воздвигает каркас для нашей модели мира и личности, выстраиваемой с момента рождения.

Разумеется, эти модель и теория управления неотделимы от того, кем мы являемся. Это то, что мы ощущаем как реальность, будучи запертыми во мраке наших черепов. Неудивительно, что мы готовы дать отпор. Поскольку племенам свойственны разные модели управления – коммунисты и капиталисты, если говорить в широком смысле, награждают статусом и связями за отличные друг от друга линии поведения, – противоборство племен сотрясает сами основы их существования. Это угроза не просто нашим поверхностным убеждениям о том или ином, а самим подсознательным структурам, посредством которых мы воспринимаем реальность.

Это также