– Вы их продаете? – спросила она, снимая чехол с машинки и тут же опять надевая его.

– Нет, не продаем, – сказал старший. – А просто интересуемся, почему вы до сих пор не купили. – Тон у него был настойчивый, зловещий.

Миранда начала было объяснять, что денег у нее нет и, где их взять, она не знает, но старший перебил ее:

– Можете не оправдываться. Немцы вторглись в несчастную Бельгию, и никакие оправдания вам не помогут, как вы, наверное, сами понимаете.

– Когда наши солдаты сражаются и умирают в лесах Белло, – сказал тот, что помоложе, – каждый может внести пятьдесят долларов и помочь победе над бошами.

Миранда быстро заговорила:

– Я получаю восемнадцать долларов в неделю, больше у меня нет ни цента. Я просто ничего не могу купить.

– Можете выплачивать по пять долларов в неделю, – сказал старший. Они будто каркали, перебрасываясь словами у нее над головой. – Как выплачивают некоторые и у вас в редакции, и в других местах.

Миранда замолчала, отчаявшись, и подумала: «А если бы я не струсила и сказала бы все, что думаю на самом деле! Если бы сказала им: пропадите вы пропадом с вашей грязной войной! Спросила бы вот этого молодчика: а, собственно, вы-то что? Почему вы сами не гниете в лесах Белло? Вас бы туда…»

Она стала прибирать письма и бумаги на столе, но пальцы у нее плохо слушались. Тот, старший, продолжал бубнить свою заученную речь. Сейчас, конечно, всем приходится нелегко. Все, естественно, терпят лишения. Каждый должен внести свою лепту. Но если уж на то пошло, так заем свободы – это самое надежное помещение капитала. Все равно что держать деньги в банке. Да, да! Правительство гарантирует их сохранность, а куда же лучше помещать свои сбережения?

– Я с вами совершенно согласна, – сказала Миранда. – Но у меня нет сбережений, и помещать мне нечего.

Конечно, гнул он свое, пятьдесят долларов ничего не решат. Но с ее стороны это просто будет доказательством веры в общее дело. Это докажет, что она лояльная американка, исполнившая свой долг. Надежнее ничего быть не может. Да будь у него миллион долларов, он бы с радостью поместил все до последнего цента в этот заем…

– Вы ничего не потеряете, – проговорил он чуть ли не отеческим тоном. – А не вложите, тогда потери будут велики. Подумайте как следует. В вашей редакции вы единственная не подписались. Во всех других учреждениях у вас в городе подписка стопроцентная. В «Дейли кларион» никого не пришлось уговаривать.

– Там платят лучше, – сказала Миранда. – На следующей неделе, если я смогу. Не сейчас, на следующей неделе.

– Ну, смотрите, – сказал тот, что помоложе. – Это дело нешуточное.

Они проследовали дальше, пройдя мимо редактора отдела «Светская жизнь», мимо Билла, заведующего отделом «Городские новости», мимо главного редактора, старика Гиббонса, который просиживал у себя за длинным столом ночи напролет, то и дело покрикивая: «Джорш! Джорш!», и тогда в редакцию влетал посыльный из типографии.

«Что это вы как пишете: «он одел пальто», когда надо «надел», – поучал Миранду старик Гиббонс. – И не «благодаря его», а «благодаря ему». И пока я сижу за этим столом, упаси вас боже ляпать «пара дней». «Пара» относится только к парным предметам. Ну вот, получили уроки и можете идти». На верхней площадке лестницы ее мучители, исполненные чувства собственного достоинства и утоленного тщеславия, остановились, закурили сигары и плотнее надвинули шляпы на лоб.

Миранда повернулась на бок в ласкающем тепле воды, и ей захотелось заснуть в ванне и проснуться, только когда опять настанет пора спать. В голове у нее тупо тлела боль, почувствовав ее сейчас, она вспомнила, что с головной болью и проснулась, а началось это, собственно, еще со вчерашнего вечера. Одеваясь, она старалась проследить коварный путь своей головной боли и решила, что начало ей, скорее всего, положила война. Да! Уж от войны-то заболит, и всегда болела, только не так сильно. Вчера, когда комитетские деятели ушли, она спустилась в раздевалку и обнаружила там на грани истерики Мэри Гордон из отдела «Светская жизнь». Примостившись на самом краешке дряхлого плетеного диванчика с выступами ребер посередине, Мэри вязала что-то розовое и, то и дело опуская вязанье на колени, хваталась обеими руками за голову и, раскачиваясь всем телом, недоуменно, вопрошающе восклицала: «Боже ты мой!» Ее газетная колонка называлась «О чем толкуют в нашем Горди», и, конечно, в редакции ей дали прозвище Горди. У нее было много общего с Мирандой, и отношения у них наладились дружеские. Обе они когда-то работали репортерами, и им вдвоем поручили собрать материал о скандальном побеге одной парочки, так и не увенчавшемся женитьбой. Настигнутая девица с опухшим лицом сидела у постели матери, которая испускала непрерывные стоны из-под горы наваленных на нее одеял. И мать и дочь страдальчески обливались слезами и умоляли молоденьких репортерш умолчать о всем самом худшем в этой истории. О всем самом худшем Миранда и Горди умолчали, а на другой день соперничающая газета опубликовала все как есть. Миранда и Горди вместе понесли наказание и были низведены на сугубо женскую работу: одну сделали театральным рецензентом, другой дали колонку в «Светской жизни». Вот это и объединило их; они не представляли себе, можно ли тут было поступить иначе, и знали, что в редакции их считали дурочками – девушки, мол, симпатичные, но с придурью. При виде Миранды Горди дала волю своему гневу:

– Я не могу! Откуда мне взять такие деньги? Я так им и заявила: не могу, не могу и не могу! Но они и слушать не захотели!

Миранда сказала:

– А у меня были подозрения, что не одна я такая в нашей редакции. Другие тоже не могут выплачивать по пять долларов в неделю. И я им тоже так и заявила: не могу, и все тут.

– Боже ты мой! – опять возопила Горди. – Он говорил, что меня могут уволить с работы…

– Надо спросить Билла, – сказала Миранда. – Мне не верится, что Билл пойдет на это.

– А что Билл может? – сказала Горди. – На него нажмут, и ему придется на все пойти. Как по-твоему, нас могут посадить в тюрьму?

– Кто их знает, – сказала Миранда. – А если и посадят, то мы с тобой не соскучимся. – Она села рядом с Горди и тоже подперла голову руками. – Для какого солдатика ты это вяжешь? Цвет веселенький, ты его подбодришь.

– Черта с два, – сказала Горди, снова заработав спицами. – Я себе вяжу. И все. И точка.

– Да, – сказала Миранда. – Мы с тобой не соскучимся и отоспимся вволю. – Она ополоснула лицо, заново напудрилась, подкрасила губы и, вынув из кармана пару свежих серых перчаток, отправилась на встречу с группой