Я упал на четвереньки посреди дороги, меня рвало. Вдруг из темноты возник призрак. Если бы я был в море, то непременно принял бы его за контур «Летучего голландца», с горящими на концах мачт огнями святого Эльма.

Тень, очерченная фонарями, схватила меня за шиворот:

— Кто такой? — рявкнул призрак. — И что здесь делаешь?

Призрак с фонарями оказался полицейским. По всему его телу были развешаны фонарики, все до единого включенные. Пару фонарей он сразу направил мне в лицо, еще пара изучающе светила на шлеме. Он поигрывал направленными на меня лучами и повторял свой вопрос:

— Кто такой и что здесь делаешь?

— Я не могу найти дорогу к дому. Наверное, заблудился.

Фонари били светом также с его груди и плеч, и еще уйма таких же сияла гирляндой у него на портупее, направленных под разными углами, а ботинки военного образца были и вовсе полностью покрыты миниатюрными лампочками, которые помаргивали, точно неоновые вывески магазинов.

— Кто такой? Документы!

Я достал из заднего кармана идентификационную карточку и протянул сияющему полицейскому.

— Куда лезешь? Кто тебе сказал это делать, сукин сын? Покушение на жизнь представителя закона?

Полисмен ткнул мне в переносицу электрошокером — и я навзничь шлепнулся на дорогу.

Очевидно, страж порядка заметно нервничал. Над головой послышалось приглушенное жужжание электрического генератора, и лампочки на полицейском стали ритмично мигать.

— Ни с места, лежи где лежишь! — приказал полисмен уже более спокойным голосом. — Ты в порядке?

— Да, мне очень хорошо.

Полисмен подхватил меня и помог сесть.

— У тебя носом идет кровь. На, утрись!

Я взял предложенную салфетку.

— Наверное, удивляешься, чего это я весь в фонарях?

— Есть немного.

— Боюсь темноты. Поэтому пришлось на всякий случай обвешаться. Возни много, зато безопаснее. Я тоже хочу жить. Считаешь, я не прав?

— Правы, отчего же.

— Вот и я так думаю. К тому же вид получается клевый. Давай свой документ.

Полисмен изучил мой идентификационный пропуск, освещая его под разными углами с помощью своей иллюминации.

— Не понимаю, — сказал полисмен, — откуда ты взялся. И еще интереснее, имеешь ли вообще ко мне отношение?

Еще раз осмотрев и проверив все фонари, распределенные по его корпусу, полисмен включил их на полную мощь.

— Ого, вот это я понимаю, уличное освещение. Ух ты, как ярко! Классно я выгляжу?

Окутанный слепящим сиянием, полицейский двинулся прочь.

— Я горю! — восклицал он. — Как это прекрасно, светить всегда, светить везде! Вот это — настоящее!

«Генрих IV» сидел в корзинке в темном углу комнаты.

Он уменьшился вдвое.

— Слушай, «Генрих IV», я совсем позабыл, что у нас есть рассказы Томаса Манна. Вот здесь, на книжной полке. Просто запамятовал. Хочешь, чтобы я тебе почитал на сон грядущий?

«Генрих IV» покачал головой.

Даже сейчас, у меня на глазах, он продолжал постепенно уменьшаться в размерах.

— Ну, тогда, может, поешь чего-нибудь? Как насчет пива? Или налить тебе блюдце молока?

«Генрих IV» отрицательно помотал головой.

Теперь «Генрих IV» сократился уже вчетверо.

Он так и лежал на дне корзины, уставившись в потолок, даже не моргая.

— А как насчет газеты? Почитать какие-нибудь новости? Там встречаются интересные статьи.

— Хорошо, — отозвался «Генрих IV» голосом сверчка.

Я запустил руку в почтовый ящик.

Внутри я нащупал утренний выпуск газеты и с ним — почтовую открытку.

Открытку в черной рамке из Ратуши.

Вернувшись к «Генриху IV», я сообщил:

— Ты должен умереть сегодня ночью.

Мало-помалу «Генрих IV» неотвратимо таял на глазах.

Смерть уже вошла в него, подбираясь сзади.

Сначала он перестал вилять хвостом и двигать задними лапами.

К тому времени, как отказал сфинктер и он перестал контролировать себя, кончик хвоста уже почернел.

«Генрих IV» испытывал невыразимые мучения.

Понемногу отказывали органы дыхания. Всякий раз, как конвульсия пробегала по горлу, бронхам и грудным мышцам, верхняя половина «Генриха IV» неистово содрогалась, пытаясь захватить воздуха.

Ночь еще только начиналась.

Теперь «Генрих IV» был не больше двадцатидневной мыши.

— Эй, — позвал «Генрих IV».

— Тебе больно? Могу я как-то облегчить твои страдания?

— Теперь немного легче. Долго мне еще?

— Часа три или около того, думаю, — соврал я. В действительности оставалось еще часов шесть.

— На самом деле ты бы мог кое-что для меня сделать, — продолжал «Генрих IV». Тело его испускало поистине ужасный аромат. И этот запах уже дошел до моего носа. — Убей меня сразу.

— О нет. Я не смогу.

— Я не прошу убить меня из сострадания. Просто это унизительно — находиться в таком состоянии. Я не могу сдержать эту вонь. И не хочу, чтобы пахло еще хуже, когда я умру.

— Нет, нет. Ты же видел почтовое уведомление? Потерпи еще немного.

Когда его тело сотрясли новые приступы конвульсий, «Генрих IV» прикрыл нос левой лапой, которая еще двигалась.

— Смрад, смрад. Какая вонь! Почему от меня так ужасно пахнет?

«Генрих IV» рыдал.

Я положил «Генриха IV» себе на ладонь.

— Видишь, какой ты теперь маленький?

Указательным пальцем я чувствовал его бьющееся сердце.

— Ах как приятно, — откликнулся он на мой массаж.

Между указательным и средним пальцами я зажал булавку, нацеленную в сердце «Генриха IV».

— Интересно все-таки, как это — «совсем паршиво»? — прошептал «Генрих IV».

Я ударил по булавочной головке.

Они появились на простынях вместе с пятнами от эротических сновидений. К такому выводу я пришел впоследствии.