А может это мои собственные клацают, потому что не могу справиться с нервной дрожью.

— Никаких приездов, — она на грани истерики, и от этого мне еще хуже. Задыхаюсь. — не открою, даже если под окнами орать будешь или в дверь ломиться. Я не хочу тебя видеть! Слышишь, Барханов? Не смей приезжать!

— Расслабься, Ежик, — я отвечаю ей, не скрывая горечи, — я сейчас не в том состоянии, чтобы видеть тебя в живую.

Потому что сломаю. Именно этого мне сейчас хочется. Сломать, причинить боль, чтобы хоть как-то погасить свою собственную.

— Если ты хочешь знать от тебя ли Макс, то нет! Не от тебя! — Лерка говорит наигранно бодро, агрессивно, напористо. Защищается и нападает одновременно. — С моей внешностью, знаешь ли, недостатка в мужиках нет. И вообще, раз твои ищейки раскопали про Макса, то ты наверняка уже видел, его фотографию.

Именно на нее я сейчас и таращусь. На маленького сто процентного Барханова, который ни хрена не Барханов, потому что одна стерва решила смолчать.

— Ты даже рядом там не стоял! Так что расслабься!

— Лера…

В моем голосе, наверное, проскакивает что-то такое, потому что она затихает.

— …Половина Бархановых — блондины.

Судорожный вдох в трубке. Знает, что попалась.

— Лер, ты же понимаешь, что я все равно узнаю. Могу протащить вас по всем врачам и анализам. Если понадобится — заставлю силой, и мне за это ничего не будет. Ты хочешь этого? Уверена?

Она пыхтит так, будто пробежала марафон. Ее молчание красноречивее любого крика, но я хочу услышать это. От нее.

— Просто ответь. Он — мой?

— Да. Твой, — наконец, выдавливает через силу и бросает трубку.

Я сижу, как дурак, прижимая телефон к уху и не могу пошевелиться. Знаю, что перезванивать бесполезно — не ответит. Ехать тоже — не пустит. Только если дверь силой высаживать.

А у меня нет сил! Такая слабость накатила, что рукой не пошевелить. Как завороженный пялюсь на их фотографию и, не понимаю, как это могло случиться. Как я оказался среди тех мужиков, которые не в курсе того, что у них есть дети?

Мне всегда казалось, что это удел конченных уродов или недотеп, которые не уследили за случайной каплей, настрогали ребенка с первой подвернувшейся под руку бабой и свалили в туман. Удел тех, кто недостоин.

Это насколько же ты меня ненавидишь, Лерочка, если вот так…хладнокровно…

Кто еще из нас жестокий, Ежик?

Глава 15.2

Глава 15.2

То, что сейчас происходит у меня в сердце — не передать словами. Там просто на разрыв, одна эмоция перехлестывает другую. Злость, радость, ярость, боль, неверие.

Было скучно, Барханов? Чувств не хватало? На, ёпт, получи. До самой крыши и даже выше. И куда деваться от этих самых чувств не знаю. Я бы и рад нацепить привычную маску непробиваемого равнодушного козла и спокойно все обдумать, но не получается. Меня так штормит, что я всерьез опасаюсь, что разнесу все вокруг.

Лера, что б тебя…

Как вообще посмела утаить? Что за детский сад?

А не сцепись она со Щегловым, я так бы никогда и не узнал о существовании Макса? Она так бы и молчала?

В моей рациональной башке не укладывается, как такое вообще возможно. Я никогда не мог понять и просчитать Вознесенскую, но чтоб настолько. Это капец.

Мне тошно дома. Тошно одному.

Великий и ужасный Демид Барханов не может сам справиться со своими проблемами. Докатился, блин. Из-за девчонки, которая когда-то давно сунула фак мне в нос. Если бы я тогда знал, что все так обернется…

Но я не знал тогда, и сейчас тоже не знаю, как выгребать из этого дерьма. Поэтому делаю то, что никогда не делал. Звоню брату. Не для того, чтобы обсудить бизнес или просто перекинуться парой слов. Я звоню ему, потому что мне нужна поддержка, надежное плечо рядом. Сам я не вытягиваю.

— На часы смотрел? — шепчет в трубку после того, как я выслушал два десятка гудков.

— Нет.

— Что-то случилось? — он сразу улавливает мое настроение.

— Да.

— Приехать?

— Я сам.

Я знаю, что Вероника не любит, когда я появляюсь у них, но сейчас готов терпеть ее недовольство. Мне нужно сбежать из дома. Нужно сбежать от этой проклятой папки с материалами на Вознесенскую, и от самого себя.

Водитель, которого я только недавно отпустил, возвращается без лишних вопросов. Я плачу ему так много, что этой суммы достаточно, чтобы погасить любое недовольство. Его время принадлежит мне.

— К Артуру, — бросаю, падая на сиденье. Жестом показываю, чтобы поднял перегородку. Я хочу побыть один. В потном кулаке — фотография Лерки с сыном, и всю дорогу я пялюсь на них, не отрываясь. Даже не моргая. Будто боюсь, что стоит только сомкнуть веки, и картинка пропадет.

Я никогда не представлял ее в роли матери. Слишком шальная, слишком громкая и наглая, для того чтобы сюсюкать над кроваткой и петь детские песенки. Я был уверен, что с этой задачей она не справиться. Будет откладывать лет до тридцати, до тех пор, когда нагуляется, и вся дурь из головы уйдет.

Сделала. Справилась. И родила, и доучилась, и работает. И мужикам головы кружит. И срать она хотела на то, что я там думал и просчитывал.

Артур встречает меня в дверях. На нем спортивные штаны и футболка, надетая наизнанку. Глаза красные и немного ошалевшие от недосыпа.

— На кухню, — шепчет и кивком указывает направление.

Я захожу первым, он следом. Тихо прикрывает дверь и на миг замирает, прислушиваясь. Убедившись, что все спокойно оборачивается ко мне:

— Я не стал будить Веронику и говорить, что ты приедешь.

Киваю. Веронике точно не зачем об этом знать.

— Что стряслось? На тебе лица нет.

Я молча протягиваю ему смятую фотографию.

— Это что? — Артур берет снимок, расправляет его и долго рассматривает.

На его лице выражение крайней озадаченности. Уверен, что сейчас брат пытается придумать какое-то логичное объяснение этому всему.

— Если бы я не видел эту девушку с тобой, я бы подумал, что у нее на руках маленький Кирюха, — наконец, произносит он, поднимая на меня взгляд. В нем плещется немой вопрос, хотя он и так знает ответ.

— Это Макс.

На его