Макс. Максим. Я до сих пор не могу поверить в его существование.

— Сколько ему?

— Два с хвостом.

— И как давно ты знаешь о его существовании? — мрачно интересуется брат, снова опуская взгляд на фотографию.

— Меньше часа, — я отхожу к окну, за которым непроглядная ночь. Сдавливаю виски, пытаясь погасить пульсирующую боль в голове.

— Черт, Дем, — выдыхает он, — че-е-ерт. Я не знаю, что сказать. Это…это все так…

Я криво усмехаюсь. Красноречие Артура дает сбой, свое собственное давно уже валяется в ауте. Как и выдержка. Как и здравый смысл. Как и все остальное.

Сто очков в твою пользу, Лерочка. Еще никому не удавалось так размотать меня. Чтобы сказать ничего не мог. Чтобы не знал куда идти и что делать.

— Почему она не сообщила?

— Потому что считала меня конченым козлом. До сих пор считает! Я о сыне случайно узнал. Понимаешь? Случайно! Если бы не обстоятельства — хрен бы она мне сказала.

Меня потряхивает от злости. Я буквально взрываюсь, вываливая на брата все, что накопилось. Он слушает, мрачно наблюдая за тем, как я мечусь из стороны в сторону. Не перебивает. Только в конце, когда я полностью выдыхаюсь и обессиленно плюхаюсь на стул, спрашивает:

— Что будешь делать?

— Сын будет со мной. Без вариантов…

Я не успеваю договорить, как дверь распахивается, и на кухню влетает Вероника. Маленькая, растрепанная, закутанная до самых пяток в белый пушистый халат. Она подлетает ко мне и с такой силой толкает в грудь, что чуть не сваливаюсь со стула на пол.

— Не смей! Слышишь, Барханов?! Не смей даже думать об этом! — рычит она.

— Вероника! — Артур пытается ее успокоить.

— А ты! — отпихивает от себя его руки, — если я узнаю, что ты ему помогаешь, чтобы он там ни задумал. Я разведусь с тобой! Понял?

— Ника…

— Я серьезно. Если вы посмеете с ней провернуть, то же, что когда сделали со мной, не прощу, никогда, — она сжимает кулаки, с вызовом смотрит то на меня, то на брата. Сейчас она похожа на тигрицу, и ничего в ней нет от той нежной и тихой Вероники, к которой мы привыкли, — вам мало того, что в прошлый раз натворили?

В ней столько ярости, что мы — два здоровенных взрослых лба — невольно отступаем и виновато отводим взгляды.

— Вероник, иди спать. Мы сами разберемся.

— Разберетесь вы, как же, — шипит она, — вершители судеб, мать вашу.

Я никогда не слышал, чтобы она выражалась.

— Не суйся к ней, Демид, — подступает ко мне, заглядывая в глаза, — Я тебя очень прошу. Ты же ведь сломаешь и не заметишь. Девчонка молодая, хорошая.

— Она должна была сказать, — цежу сквозь зубы.

— Пусть не сказала. Значит, были причины. Может не доверяла тебе, может боялась. Не важно…

— Важно. Она не имела права скрывать!

— А ты не имеешь права забирать у нее сына!

Я медленно выдыхаю.

— Имею, Ника. И заберу. Только не сына, а их обоих.

Если потребуется — волоком ее утащу. Все, хватит с меня этой ежиной самодеятельности.

Глава 16

Глава 16

А-а-а-а, мне срочно нужна пластическая операция, поддельный паспорт и билет на другой конец света, а еще лучше в параллельную Вселенную. Туда, где меня точно никто не найдет, а особенно один взбешенный мужик, с которым шутки плохи.

Я, наверное, все-таки наивная, ибо надеялась, что моя тайна так и останется только моей. И когда обращалась к Барханову за помощью, почему-то думала, что вот Щегловым он займется, а меня смотреть не станет. Глупо. Я как всегда глупая и бестолковая, и беспечная, и вообще дура.

Проще было нанять киллера, чтобы избавиться от потного борова, чем обращаться к Демиду. Хотя как его наймешь, денег-то нет.

Мне страшно представить на что способен по-настоящему разъяренный Барханов. Я до сих пор морщусь от боли, вспоминая, как в прошлый раз он меня раскатал и выбросил, словно ненужного котенка. Что будет в этот раз — даже предположить не могу. Я не доверяю ему ни на грамм. И Боюсь. Не за себя. За Макса. У Барханова ведь нет других детей, вдруг он захочет моего сына? Решит забрать его, а я не смогу помешать. У него неограниченные возможности, у меня — ничего.

Я вздрагиваю от каждого звука. Кто-нибудь громко крикнет за окном, я подскакиваю на стуле. В подъезде дверью хлопнут — у меня чашка из рук на пол и вдребезги. Просто оголенный сгусток нервов.

После ночного разговора с Демидом я так и не сомкнула глаз. Была готова куда-то бежать, что-то делать. Вот только куда и что не понятно. Все сделано, карты раскрыты, отступать некуда. Теперь ход за ним, и он запросто может поставить шах и мат.

Так жутко, что я блюю, согнувшись в три погибели над унитазом. Давлюсь горечью и своим отчаянием, мысленно молясь, чтобы все наладилось. Должно ведь наладится? Не может же всегда быть черная полоса. Или может?

Я обреченно жду звонка. В том, что он будет — не сомневаюсь. Барханов просто приходит в себя после моих слов. Наверное, охренел бедолага. Живешь себе, живешь, а потом хоп и папаша.

Я бы, наверное, посмеялась, только сегодня, увы, не до смеха. Потому что сейчас Демид переварит новую информацию, прогонит его через свою хладнокровную вычислительную машину и попрет напролом, как он это всегда делает.

Чтобы хоть как-то подсластить свою судьбу, пью чай с конфетами, которые больше похожи на булыжники. Мне совсем не вкусно и хочется пореветь, но не позволяю себе даже всхлипнуть. Не время раскисать. Наоборот, пытаюсь настроить себя на серьезный разговор, как могу подбадриваю, но, когда захожу в комнату и вижу, как светится экран мобильника — сердце проваливается до самых пяток.

Барханов.

Мне конец.

Телефон стоит на бесшумном, моргает изо всех сил, а я никак не могу заставить сделать себя последние несколько шагов, взять его в руки и ответить. Маленькая девочка внутри меня истерично вопит и предлагает сделать вид, что ничего не заметили, спрятаться под одеяло и сказать «чик-чик, я в домике». Только вряд ли большого серого волка это остановит.

Поэтому соскабливаю в жалкую кучку всю свою смелость