В его воображении строй крестьян нес по полю битвы «огнеметатели» Бэкона, а закованные в броню боевые телеги Вигевано изрыгали каменные ядра из огромных pot de fer. Бэкон описывал небольшие пергаментные трубки, которые его друг Гийом Рубрук[102]привез из Катая и которые взрывались с оглушительным шумом и ослепительной вспышкой. «Если сделать их крупнее, — писал Бэкон в своем „Opus tertius“, — никто не сможет противостоять шуму и ослепляющему свету, а если пергамент заменить металлом, сила взрыва станет еще большей».[103]Бэкон был человеком огромного и пугающего предвидения. Подобные штуки, расставленные на поле сражения, могли уничтожить кавалерию целой нации.

Вернувшись в свой дом, Дитрих увидел, что часовая свеча погасла. Он насыпал немного трута в зажигательную коробку и запалил его от кремня. Возможно, однажды какой-нибудь ремесленник смастерит достаточно компактные механические часы, чтобы они умещались в комнате, — тогда вместо того, чтобы забыть зажечь свечу, он забудет поднять противовес. С помощью фитиля Дитрих перенес пламя к часовой свече. Огонь разогнал сумрак по углам комнаты. Дитрих наклонился, чтобы посмотреть который час, и с удовольствием обнаружил, что, судя по положению солнца, времени было потеряно немного. Свеча, должно быть, погасла совсем недавно.

Он выпрямился — и сотни огоньков затанцевали, отразившись в углу комнаты в сферических глазах крэнка. Дитрих ахнул и отступил на шаг.

Крэнк протянул свою неестественно длинную руку со свисающей с нее сбруей, которую носили многие их слуги. Дитрих не шелохнулся, и тогда крэнк яростно затряс ею и постучал себя по голове, чтобы показать такую же на себе. Затем он положил упряжь на стол и отступил назад.

Дитрих понял. Он натянул на себя сбрую и, после того как гость продемонстрировал, как ее следует носить, затянул ремешок.

Головы у крэнков были меньше по размерам, и потому сбруя на Дитрихе сидела плохо. Не были должным образом расположены и уши этих созданий, так что, когда Дитрих вставил в свое «ракушку для слуха» — он увидел, как это проделал крэнк, — другая часть сбруи, mikrofoneh, не оказался у его рта. Крэнк одним махом перепрыгнул стол и схватил Дитриха.

Дитрих попытался вырваться, но хватка крэнка была слишком крепкой. Он несколько раз быстро коснулся головы Дитриха — однако не бил, — и, когда существо отступило в сторону, священник обнаружил, что теперь ремешки подогнаны более удобно.

— Хорошо ли теперь сидит сбруя — вопрос, — спросил голос в его ухе.

Почти непроизвольно Дитрих повернул голову. Затем он понял, что штучка в ухе должна таить в себе даже еще меньшего по размерам «домового», чем ящик в крэнковом жилище. Он повернулся и пристально посмотрел на своего гостя:

— Ты говоришь в свой mikrofoneh, и я слышу тебя из этой ракушки.

— Ja, doch,[104]— сказало существо.

Поскольку не может быть действия на расстоянии, здесь, верно, присутствовало что-то, посредством чего передавался импульс. Но если бы голос распространялся по воздуху, он бы услышал звук напрямую, а не через этот механизм. Следовательно, должен существовать эфир. Неохотно Дитрих прервал свои рассуждения:

— Ты пришел, чтобы передать сообщение, — догадался он.

— Ja. Тот, кого ты называешь Скребуном, спросил, почему ты не вернулся. Герр Увалень беспокоится, поскольку думает, что знает причину. Они не поверили в то объяснение, которое предложил я.

— Ты слуга. Тот самый, которого они попытались избить.

Воцарилась тишина, пока крэнк размышлял над ответом.

— Возможно, не «слуга» в вашем употреблении, — сказал он наконец.

Дитрих позволил себе оставить это без ответа:

— А чем ты объяснил им мое отсутствие?

— Тем, что ты боишься нас.

— И это выбило Скребуна из колеи? У него-то синяков нет.

— «Выбило его из колеи…»

— Это образное выражение. Был так удивлен, что упал, как спелый плод.

— Ваш язык странен, однако картина в голове яркая. Но подожди. Скребун понаблюдал за твоими… Твоими занятиями? Да. Он заметил, что ты такой же натурфилософ, что и он. Поэтому он отверг мое предположение.

— Друг кузнечик, ты, очевидно, думаешь, что объяснил этим что-то, но я теряюсь в догадках о том, что же именно.

— Те, кого бьют, принимают милость быть избитыми — как следует знать любому натурфилософу.

— Так у вас это обычное дело? Я могу вообразить себе и большие милости.

Крэнк махнул рукой:

— Возможно, «милость» неподходящее слово. Ваши понятия странны. Увалень видит, что нас мало, а вас много. Он произнес фразу в своей голове, что вы нападете на нас — и вот почему вы держитесь от нас подальше.

— Если мы держимся от вас подальше, как можем мы напасть?

— Я сказал ему, что наши «жучки» не заметили военных приготовлений. Но он ответил, что все жучки в замке были тщательно удалены, что говорит в пользу военных приготовлений.

— О, чего Манфред не любит, так это когда за ним шпионят. Нет, он далек от мысли о нападении. Герр предлагает, чтобы вы стали его вассалами.

Крэнк смешался:

— Что означает «вассал» — вопрос.

— То, что он дарует вам лен и доход с него.

— Ты объясняешь одно неизвестное понятие другим. Принято ли это у вас — вопрос. Ваши слова бесконечно кружат, подобно тем огромным птицам в небе. — Крэнк медленно поскреб своими руками. Раздражение, спросил себя Дитрих? Нетерпение? Разочарование?

— Лен — это право использовать или владеть тем, что принадлежит герру, в обмен на денежную ренту иди службу. Взамен он… он заслонит вас от ударов ваших врагов.

Крэнк оставался недвижим, пока тени в углах комнаты сгущались, а небо на востоке в окне окрасилось малиновым, цветом. Вершина Катеринаберга сияла в солнечном свете, все еще не закрытая наползающей тенью от Фельдберга. Дитрих уже начал беспокоиться, когда существо медленно подвинулось к екну, чтобы взглянуть… на что? Кто может знать, на чем были сфокусированы эти необычные глаза?