— Анджело, это Дуглас.

— Здоро́во, Дуглас.

— Рад знакомству, Анджело.

Стремясь избежать неловкости или озлобленности, я заранее решил вести себя дружелюбно, нарочито расслабленно, но он взял обеими ручищами мои руки, все еще нагруженные бутылками с пивом, и притянул к себе. Анджело был моего роста, но значительно шире; немигающие глаза, пронзительно-голубые, с сумасшедшинкой — хваленой «истовостью», наверное, — превратили наш разговор в соревнование «кто первый отведет взгляд».

— В чем дело, дружище? Нервничаешь? — спросил он, когда я посмотрел в сторону.

— Вовсе нет. С чего бы я стал нервничать?

— Я спросил, потому что ты потеешь, как ублюдок.

— Да, знаю. А все этот пиджак. Неудачный выбор, к сожалению.

Он вцепился в мои лацканы:

— Вельвет. По-французски «кор дю руа», ткань королей.

— Я этого не знал.

— Ну вот, и я тебя чему-то научил. Благородная ткань, очень величественная. Всегда хорошо слышать собственные брюки при ходьбе, так что люди знают о твоем приближении. В таком случае ты не можешь подкрасться к ним и напугать «У-У-У!».

Я вздрогнул, а он расхохотался.

— Анджело, — сказала Конни.

Я сознавал, что терплю поражение от этого человека и ненавижу его с такой злобой, которая была для меня внове и бодрила.

— Ясно, что Конни повезло, — продолжал он. — Повезло с тобой связаться, по крайней мере. Полагаю, она обо мне говорила.

— Нет, нет, — произнес я. — Что-то не припомню.

Анджело ухмыльнулся и протянул руку к моему галстуку:

— Вот, узел можно затянуть потуже.

— Анджело, оставь его в покое, пожалуйста, — попросила Конни, опустив руку ему на плечо.

Анджело отпрянул и рассмеялся:

— Нам следует куда-нибудь выбраться, что скажешь? Всем вместе, вчетвером. Вон там моя девушка, Су-Линь. — Он указал на девицу, которая отплясывала в бюстгальтере и войлочной шляпе. — Позволь… — Он промокнул мне лоб жирной салфеткой, засунул ее в мой нагрудный карман и ушел размашистым шагом, подвывая.

— Он здорово набрался, — объяснила Конни. — Как выпьет, так с ума сходит.

— А мне он понравился. Даже очень.

— Дуглас…

— Понравилось, как он смотрит не мигая, очень привлекательно.

— Только не начинай, прошу тебя.

— Что?

— Бодаться с ним. Он был большой частью моей жизни, давно, очень давно. Главное слово «был», он был — прошедшее время. В тот период своей жизни я в нем нуждалась.

— А в чем ты нуждаешься в этот период своей жизни?

— На это я даже не стану отвечать. — Она взяла меня под руку. — Пойдем. Поднимемся на крышу и обсушим тебя.

В начале любых отношений многое происходит в первый раз — первый взгляд, первые слова, первый смех, первый поцелуй, первая обнаженность и т. д., но по мере того, как дни переходят в годы, эти общие вехи появляются все реже, становясь все безобиднее, и в конце концов ты остаешься лишь с первым визитом в Национальный фонд имущества или чем-то подобным.

В тот вечер мы впервые серьезно поругались, знаменательная веха в любых отношениях, но тем не менее печальная, потому что все до того момента было… ну да, блаженством. Я ясно выразился, как мне кажется. Сплошным блаженством.

Конни, как обычно, напилась — мы оба напились — и теперь танцевала, явно не собираясь останавливаться. Она всегда исключительно хорошо танцевала — я упоминал об этом? Сдержанно, даже равнодушно. И лицо у нее становилось особенное во время танца, напряженно-внимательное, взгляд словно устремлен в себя. Губы разомкнуты, веки опущены. Если честно, было во всем этом что-то чувственное. На одной из свадеб родная сестра сказала мне, что я танцую так, словно борюсь с приступом диареи, весь зажатый, встревоженный, поэтому с тех пор я предпочитаю не отсвечивать на танцполе. Вот и сейчас вместо этого я подпирал стену и мысленно составлял список всех слов, которые мне бы хотелось высказать Анджело. Он был все еще там, разумеется, танцевал с бутылкой шампанского в руке и сидящей верхом на его спине Су-Линь.

Настало время возвращаться домой. Я пересек зал и подошел к Конни.

— Пожалуй, я двину домой! — прокричал я в грохоте музыки.

Она покачнулась и схватила меня за локоть.

— Ладно, — сказала она. Макияж смазан, ко лбу прилипли волосы, платье в темных пятнах.

— Ты со мной?

— Нет, — ответила она, прижавшись щекой к моей щеке. — Поезжай один.

Мне бы следовало уйти в ту же секунду и дождаться ее дома. Вместо этого…

— А знаешь, ты могла бы хоть раз попытаться меня уговорить.

Она удивилась:

— Ладно. Оставайся. Пожалуйста.

— Не хочу я оставаться. Мне тут не с кем общаться. Скучно. Хочу уйти.

Она дернула плечом:

— Так иди. Не вижу, в чем проблема.

Я покачал головой и пошел прочь. Она за мной:

— Дуглас, если ты не скажешь, в чем дело, мне придется угадывать.

— Иногда мне кажется, что тебе веселее, если меня нет рядом.

— Как ты можешь такое говорить! Это неправда.

— Тогда почему мы никогда никуда не ходим с твоими друзьями?

— Мы здесь, разве нет?

— Но не вместе. Ты привела меня сюда, а затем ушла.

— Это ты хочешь уйти!

— Но ты не очень-то стараешься уговорить меня остаться.

— Дуглас, ты отдельная личность. Уходи, если хочешь, мы не срослись боками.

— Боже упаси нас от такой близости!

Она попыталась рассмеяться:

— Прости, я не понимаю: ты злишься оттого, что мне весело? Или потому, что здесь Анджело? Не уходи, объяснись.

К этому времени мы оказались на бетонной лестнице и понеслись вниз по пролетам мимо затаившихся парочек — кто-то из них целовался, кто-то курил, а кто-то занимался неизвестно чем.

— Почему ты никогда не знакомишь меня со своими друзьями?

— Знакомлю! Разве нет?

— Только в самом крайнем случае. А когда мы куда-нибудь идем, то всегда вдвоем, ты и я.

— Ладно, признаю, но я это делаю, потому что тебе все равно не понравилось бы. Ты не хочешь ходить по клубам, гулять всю ночь, тебя слишком заботит, что завтра на работу, вот я тебя и не приглашаю.

— Ты считаешь, что я испортил бы все веселье.

— Я считаю, что тебе не было бы весело, а значит, и мне.