Она подождет еще полгода, решила Мириам. До октября. Правда, осенью прошлого года Дэйву было так тяжело: теплая погода, Хэллоуин и соседские дети в костюмах – все это напоминало ему о девочках. Тогда, может быть, в ноябре? Или в декабре? Но на каникулах было еще хуже. А затем в январе будет день рождения Санни, в марте – ровно два года со дня исчезновения дочерей, а еще через неделю – день рождения Хизер. Подходящее время уйти никогда не наступит, подумала Мириам. Но она обязательно уйдет, и скорее рано, чем поздно.

Она представила, как едет по трассе, направляясь в… Техас. Еще в колледже у нее была знакомая, которая переехала в Остин и первое время буквально бредила его свободным и ничем не обремененным образом жизни. Мириам уже видела себя в машине, видела, как она направляется на запад, а затем на юг, через Вирджинию, через бесконечную долину Шенандоа, мимо тех мест, которые они посещали еще с девочками – Лурейские пещеры, Скайлайн-драйв[23] и Монтичелло[24], – все дальше и дальше, до самого Абингдона, а потом и до Теннесси. У нее по спине побежали мурашки. Ах да! Недавно один из жителей Абингдона сообщил, что видел летающую тарелку. Если честно, эти неуемные сплетники беспокоили Мириам даже больше, чем сами мистические объекты.

Но больше всего Мириам возмущало… Нет, даже не так, больше всего она ненавидела, что ее личное горе стало достоянием общественности. Только посмотрите на этих репортеров, которые делают вид, будто понимают, каково ей! Они лишь доказывали, что люди стремились прихватить себе часть ее собственности. «История сестер Бетани» была слишком драгоценна, чтобы ею владела только одна семья, поэтому ее срочно нужно было сделать общественным достоянием, прямо как алмаз Хоупа[25], который теперь хранится в Музее естественной истории при Смитсоновском институте. Конечно, они сказали, что бриллиант проклят.

Алмаз Хоупа напомнил Мириам об огромном бриллианте, который Ричард Бёртон подарил Элизабет Тейлор, и о том, как они вместе с Хизер и Санни наблюдали за развитием отношений некогда известной парочки в шоу «А вот и Люси». Люсиль Болл всегда немного раздражала Мириам: красивая женщина не должна была прикидываться дурочкой, чтобы привлечь к себе внимание. Красота уже сама по себе – хороший повод: посмотрите на Элизабет Тейлор, если не верите. Но девочкам Люсиль нравилась, словно она была заботливой любящей тетей, которая их в каком-то смысле воспитывала, каждый день появляясь на одном из вашингтонских каналов. Правда, даже девочки понимали, что этот новый сериал не сравнится с оригиналом, но они все равно смотрели его из вежливости. Конкретно в этом шоу Болл примерила кольцо Тейлор и не смогла его снять. Тут-то и началось бурное веселье: выпученные глаза и широко распахнутые от удивления рты.

Как актеры из телешоу, люди примеряли на себя душевную боль, которую испытывала Мириам, словно полагая, что она будет им за это благодарна. Но они без проблем могли от нее избавиться. Легким движением плеч стряхнуть с себя этот груз и снова вернуться к своей беззаботной счастливой жизни.

Ей пришлось долго умолять, упрашивать и давать разные обещания, но в конце концов она получила разрешение пойти на вечеринку. Она спорила – ну, не то чтобы спорила, ведь разговоры на повышенных тонах считались неприемлемыми, – и утверждала, что постоянно отказываться от приглашений одноклассников будет как минимум странно. Она ведь должна постараться ничем не отличаться от других детей, а другие дети ходят на вечеринки. Ведь дядя и тетушка, как ее заставляли называть их на людях, не хотели казаться странными. В ее словах явно присутствовала логика, особенно если учесть, сколько у них было тайн и как много они лгали на каждом шагу. Но чего она не могла понять, так это того, как им удавалось скрывать собственную странность от самих себя. Разве они не понимали, какие они чудаковатые, совсем не такие, как все?

На дворе стоял 1976 год. Двести лет назад народ доказал, что все возможно, даже в таком маленьком городке, как этот. Закончилась война, был отлучен президент[26], а все потому, что люди требовали перемен. Ради них устраивали демонстрации, марши, а иногда даже умирали.

Что касается войны во Вьетнаме, то она не думала о погибших там солдатах. Нет, она вспоминала о расстреле в Кентском университете[27], ужасном событии, которому она, к сожалению, в свое время не уделяла должного внимания, – но тогда она была еще маленькой. А дети не в состоянии понять такие вещи, да они их, в принципе, и не особо волнуют.

Но теперь они ее волновали, еще как! В библиотеке она нашла копию журнала «Тайм» с фотографией четырнадцатилетней девочки, сидевшей на коленях перед убитым юношей. Эта девочка выбежала из своего укрытия, и на самом деле ее не должно было там быть. Но она сделала это и вошла в историю.

Эта фотография стала своего рода надеждой: она тоже могла сбежать. Она могла войти в историю. И если она это сделает, если она совершит что-то великое и значимое, тогда, возможно, она заслужит прощение.

Но сейчас она была рада просто находиться на вечеринке в компании других ребят и ждать, пока кто-нибудь не вытянет ее номер в игре «Пять минут в раю». Игра началась с большим трудом, но не потому, что девчонки не хотели играть, – наоборот, все с нетерпением ждали начала, – а потому, что все никак не могли договориться, сколько времени парочки должны просидеть в чулане. Кто-то говорил, что две минуты, ссылаясь на книгу «Ты здесь, бог? Это я, Маргарет», а другие говорили, что семь, потому что игра якобы так и называлась – «Семь минут в раю». «Пойдем на компромисс», – решила хозяйка по имени Кэти. Она была популярной, но в то же время очень хорошей. Поэтому, если Кэти решила, что они будут играть в «Пять минут в раю», значит, ребята будут в нее играть.

Вот и еще одна вещь, о которой дядя и тетушка не догадывались: секс был повсюду, даже здесь, даже среди детей… Нет, не так – особенно среди детей. «Доктор», «Бутылочка», а теперь еще и «Пять минут (ну, или две, или семь) в раю». Среди подростковых экспериментов секс всегда стоял на первом месте, перед алкоголем и наркотиками. Правда, последние здесь были не в чести. Слишком уж это смахивало на хиппи. А ее одноклассники хотели казаться взрослыми, в прямом и переносном смысле этого слова.

Однако у нее единственной из всех был полноценный секс. Она знала это наверняка, но спрашивать ни у кого не осмеливалась. Если она рассказала бы кому-нибудь о том, что творилось у них дома, ее забрали бы, а от этого станет только хуже.

Трудно думать о поцелуях днем. Сексом обычно занимались ночью, в доме, где все притворялись, будто не слышали скрипа пружин и глухого стука, с которым спинка кровати ударялась о стенку, словно волна, плещущаяся о берег. Волна, плещущаяся о берег… Она была в Аннаполисе на фестивале моллюсков. Ей тогда было восемь, она носила оранжево-розовые брючки… Моллюсков она не любила, но фестиваль ей понравился. Тогда все, казалось, были счастливы.