Между беседой с болгарами и хазарами летопись вклинивает посольство «немцев из Рима», «от папы». Проблема в данном случае заключается в том, что никаких следов переговоров Владимира с Западом именно в эти годы ни в одном западном источнике нет. Поэтому мы не можем сказать, действительно ли как раз к переговорам с болгарами удачно прибыло еще одно посольство, или события имели место позже. Одно несомненно – крещение с Запада рассматривалось как реальная альтернатива.

В том, что именно посланцы Римской церкви, а не Византии очутились в Киеве первыми, нет ничего удивительного. Приходится признать, что в те годы Восточная империя мало уделяла внимания миссионерству. Разочарование в великих достижениях IX века – в крещеной Болгарии, в первом крещении Киева – сказалось на дальнейшей политике. Западные же проповедники именно в Х веке были на пике активности. Далеко не все они вели себя подобно нерадивому Адальберту. После Польши и Дании до Руси очередь доходила естественным образом.

Так что, вполне возможно, на самом деле не было никакого специального посольства от папы. Просто в Киеве при Ярополке и Владимире работала небольшая немецкая или итальянская миссия. Ее члены поддерживали киевскую христианскую общину, а заодно пытались привлечь ее к римскому обряду. Последовал ли кто-нибудь за ними, неизвестно. Но надо учитывать, что со времен Ольги прямая связь с Константинополем была утрачена, а значит, не было и канонического поставления священников. Какое-то время местных, русских священников в Киеве просто не могло быть. Определенно имелись болгары – но среди них были как православные, так и враждебные любой церкви еретики-богомилы. Об этом можно судить по характеру начавшей проникать на Русь в те годы христианской литературы, но прямых данных нет никаких. О миссионерах же с Запада при Ярополке у нас есть хотя бы смутные сведения.

Приезд болгар-мусульман и брак князя с «болгарыней» не являлись, конечно, государственной тайной. Быстро просочились и сведения об учительных беседах с князем. В дружине хватало людей, симпатизировавших христианству, даже если Феодор был единственным тайным христианином. Весть о возможном принятии великим князем ислама должна была стать для любого киевского христианина страшным шоком. Тем более для упорно работавших слуг Святого престола. Достаточное основание для того, чтобы добиться встречи с князем и изложения своего учения.

Владимир не отказался встретиться и с западными учителями. О Римской церкви он, конечно, знал давно. Едва ли он вникал в медленно накапливавшиеся богословские разногласия между Римом и «Царьградом». Напомним, что к церковному расколу разногласия эти приведут почти семь десятилетий спустя. Пока же, в отсутствие представителей греков, от которых Ольга принимала крещение, «немцы» (к которым она прибегла затем) представляли христианскую альтернативу наставлениям мусульман. Чтивший Ольгу Владимир решил наконец уже в зрелом возрасте выслушать ее единоверцев.

«Земля твоя, – сказали, по летописи, посланцы Рима, – такая же, как и земля наша, а вера ваша не такая, как вера наша. Ведь наша вера – свет. Поклоняемся Богу, который сотворил небо, землю, звезды, месяц и всякое дыхание, а ваши боги деревянные». С этим Владимир внутренне уже согласился. Но особых разночтений с обдумываемым исламом пока не мог увидеть. Он стал расспрашивать подробнее – и остался неудовлетворен. Чем именно – понять трудно. Летописец сам точно этого не представлял. Он заставляет Владимира, только что отказавшего мусульманам из-за вина и свинины, осудить латинян за их умеренность в посте, за «пост по силе»!

Корень сомнений Владимира в той загадочной фразе, которой он, по летописи, спроваживает «немцев». Загадочной, поскольку летописец ничего не знал о миссии Адальберта. Очевидно, мысль Владимира сохранило достоверное дружинное предание: «Идите вы к себе – отцы наши этого не приняли». Печальный опыт, о котором он слышал или свидетелем которого стал в детские годы, настраивал против «латинства». Слабые места такого выбора к тому же лежали на поверхности – монархический авторитет папы и господство латинского языка. Конечно, принцип «священство выше царства» еще не звучал во всю мощь. Но зато папство было тесно связано со Священной Римской империи, а та уже с разной степенью удачи требовала политического подчинения и от Чехии, и от Польши, и от Дании. Славянская церковная служба и славянская книжность не были еще под полным запретом на Западе. Но латынь преобладала безусловно, а Владимир считал себя вправе внимать словам веры, звучащим на его родном языке.

Выслушав мусульман и христиан, Владимир позволил себе для полноты картины пообщаться и с иудеями. Явно не для того, чтобы принять иудаизм, – скорее чтобы выслушать «критику со стороны». Здесь он не обманулся. Если верить летописи, то раввины начали именно с критики предшественников. Помянув в доказательство слабости и смертности Христа его распятие («А христиане веруют в того, кого мы распяли» – точка зрения, отраженная ярче всего в полемическом иудейском сочинении IV века «Тольдот Иешу»), они подчеркнули древность и исконность своей веры: «Мы, – говорили они, – веруем во единого Бога Авраамова, Исаакова и Иаковлего». Владимир, как и у других, спросил: «Что есть закон ваш?» В изложении летописи иудеи кратко перечислили: «Обрезаться, не есть ни свинины, ни зайчатины, субботу хранить». Учитывая, однако, разработанность в среде тогдашних проповедников иудаизма проблемы «обязательных» и «необязательных» для обращаемых неевреев заповедей, да и саму важность Закона, можно смело утверждать, что сказано было гораздо больше.

Услышанное Владимира, похоже, не только не устроило, но и привело в ироническое расположение духа. Дальнейшему летописному диалогу вполне можно поверить. Владимир совершенно не собирался принимать иудаизм, тем более после уничтожения на его глазах древней Хазарии. Иудаизм позднее и не всплывает при «испытании вер» ни в летописи, ни в житии.

«Где земля ваша?» – спросил Владимир у итильских раввинов. «В Иерусалиме», – отвечали те. «Да там ли она?» – переспросил он. «Разгневался Бог на отцов наших, – прямо, в полном согласии с талмудической доктриной «последней казни» ответили ему, – и расточил нас по странам грехов ради наших, и предана была земля наша христианам». Владимир, как, конечно, и намеревался, с торжеством заявил: «Так как же вы других учите, а сами отвержены от Бога и расточены? Если бы Бог так закон ваш любил, то не были б вы расточены по чужим землям. Или мыслите, чтобы и мы то же зло приняли?!» Намек на горькую судьбу Хазарии был очевиден. Иудеям и далее пришлось полагаться только на терпимость, но не на симпатию Рюриковичей.

Что касается болгар и «немцев», то их предложения требовали серьезного обсуждения. Если следовать принятой нами хронологии, то еще в том же 986 году Владимир созвал на совет бояр и «старцев». Князь сказал им: «Вот, приходили ко мне болгары, говоря: прими закон наш. Потом пришли немцы, и те хвалили закон свой. Еще потом приходили иудеи. Что вам на ум приходит, говорите».

Переговоры князя о вере не были тайной для приближенных, и каждый составил свое мнение. Однако характерно, что возражений не прозвучало. Недавние вожаки вечевой толпы, убившей Феодора и Иоанна, теперь смиренно ответили князю: «Знаешь, княже, что своего никто не хулит, но хвалит. Если хочешь разницу между ними испытать, то имеешь у себя мужей. Послав, испытай каждую службу – кто как служит Богу».