— Прочитал некролог. Насколько я понимаю, её убийство тайны не составляло.

— Ну да, разумеется. — вмешался Гаевский. — А почему не явились на похороны?

— Это не моя обязанность. У меня обслуживаются десятки клиентов. При всём моём внимании к их персонам, я не могу посещать их дни рождения, крестины, годовщины свадеб и похороны. Как ни странно, я вынужден зарабатывать для них деньги, чем и занимаюсь с десяти утра до шести пополудни. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство? Признаюсь, я ещё хотел бы успеть отобедать… — в интонации Штромма явственно прозвучали нотки раздражения.

— Да, разумеется. Всего наилучшего… — сыщики синхронно кивнули на прощание и двинулись по ступеням вниз, в сторону стрелки Васильевского острова.

Штромм же, развернувшись, отправился внутрь здания, очевидно, в биржевой буфет.

— По — моему, Владислав, он тебя здорово отбрил, — не без сарказма заметил Иванов.

— Да уж, — ухмыльнулся Гаевский. — «Это не моя обязанность!» Каков фрукт! Отменное самообладание, на всё готов ответ. Ни одной оговорки, ни одного лишнего слова!

— И шикарное alibi…

— Не то слово. Корабль в море, как и тюремная камера — наилучшие места для всякого, желающего иметь alibi. Прям как на заказ постарался.

— Ну — с, Владислав, с чего начнём: с порта или квартиры?

Сыскные агенты начали с Офицерской улицы. Дом госпожи Самохиной оказался трёхэтажным, в меру ухоженным; кованый узорчатый козырёк над парадным крыльцом и массивная дубовая дверь с латунной ручкой придавали ему вид неброской респектабельности. Арка, украшенная резным камнем, вела во внутренний двор, чисто выметенный и прекрасно ухоженный. До блеска намытые оконные стекла в бельэтаже свидетельствовали о внимании домоправителя к мелочам.

Пока сыщики в сопровождении урядника искали местного дворника, тот выскочил им навстречу из подъезда с большой маслёнкой в руках. Увидев полицейских, он встал навытяжку и стащил с головы картуз.

— Вот, Силантий, господа из сыскной полиции пожаловали. — представил сыщиков квартальный. — Дело до тебя имеют. Веди — ка, брат, в дворницку.

Силантий с готовностью повёл незваных гостей во двор и через небольшую дверку впустил их в низкую, ушедшую в землю пристройку, которая оказалась занята одной — единственной комнатой со сводчатым потолком. В ней было парко от пыхтящих в углу двух ведёрных самоваров. На табурете у слепого оконца сидел мальчик и мастерил что — то из желудей и спичек. Увидев среди вошедших синий мундир полицейского, мальчонка моментально ретировался за печку, прихватив свои нехитрые игрушки, однако, дворник велел ему идти во двор.

Оставшись без лишних ушей, дворник представился:

— Силантий Глушкин, села Мотовилина Псковской губернии. Служу дворником у госпожи Самохиной уже пять лет. До этого был в солдатах. Шишнадцатый гренадерский в память Кегскольмского сражения полк.

— Скажи — ка, Силантий, а Штромм Аркадий Венедиктович давно ли в этом доме живет? — спросил без обиняков Иванов.

— Давненько. Я приступил к службе, а он уж здесь жил.

— Один живёт?

— Один. Но не всегда. Брат его родной наезжает временами.

— И каков он жилец? порядок соблюдает ли?

— Насчёт оплаты или чего такого — это я не знаю, это пусть Анна Марковна вам расскажет, я только знаю, что никогда ни скандалов каких, ни происшествий с ним не случалось. Порядочный господин. Впервые вот слышу, что полиция им интересуется. Вот только больно уж поздно возвращается иной раз. Да оно и понятно — дело молодое, холостое, так сказать.

— Так, интересно… Что ещё можешь о нём сказать? Что — нибудь подозрительное замечал? — продолжал расспрашивать Иванов.

— Не понимаю, господин сыскной агент, об чём это вы? — Силантий захлопал глазами.

— Может, кредиторы к нему приходили, его искали, а он от них прятался, может, в карты господин Штромм тайно играет, может в ломбард вещи носит, а может, женщина к нему приезжает секретно… — Иванов спокойно стал перебирать примеры подозрительного поведения.

— Кредиторы — к Штромму? Хм, нет… у него денег выше крыши. А вот в ломбард, да, вещи носит постоянно. Недавно, например, заложил часы старинные, золотые, с малиновым звоном и пару дорогих дуэльных пистолетов. Знаете, такие… в коробке плюшевой. И ещё на пистолетах чеканка такая… очень старинная и надпись не по — нашему.

— Молодец, Силантий, только откуда ты всё это знаешь?

— Моя невестка у того держателя ломбарда в поломойках служит. А недавно брат и она были у меня на именинах, она увидала Штромма через окошко и говорит, вот, значит, наш лучший клиент. Ну, и рассказала историю, как он с очередным закладом приходил.

— А где этот ломбард и кто держатель? Расскажи поподробне, — попросил Агафон.

— Да тут же, недалеко, сразу за Императорскам театром, на Никольской набережной, в доме Хвостова. Держатель — господин Махалин. А сноху мою зовут Прасковья Глушкина. Да не сумлевайтесь, она врать не станет. Обстоятельная баба, аккуратная…

Иванов покосился на Гаевского, торопливо записывавшего в свой блокнотик прозвучавшие фамилии.

— А скажи — ка, Силантий, был ли дома Штромм, скажем, двадцать третьего апреля? Наморщи ум.

— Нет, не было, — уверенно ответил дворник. — Он ещё двадцатого уехал на родину свою, в Эстляндскую губернию, стало быть.

— А приехал?

— Возвратился ввечеру двадцать четвёртого.

— Почему ты так уверен? — задал уточняющий вопрос Иванов. — А может, двадцать пятого?

— Никак нет, двадцать четвёртого. Я в тот день машинное масло покупал, чтоб петли, значит, смазывать. Хозяйка дала полтиник, я десять копеек зажал, потому день этот запомнил. Только вы ей не говорите.

— Молодец, Силантий, — похвалил Агафон. — Хозяйке лишнего не скажем, а тебе за хорошую память большое спасибо! А теперь веди — ка нас к хозяйке дома или к домоправителю… кто вас тут всем заведует?

— Сама же госпожа Самохина и заведует, — ответил квартальный. — Дом принадлежит ей, она в нём и живёт.

Анна Марковна Самохина оказалась дородной дамой с высокой причёской и черными усиками над верхней губой. Вдова коллежского асессора, прагматичная и очень деятельная по своей натуре, она после смерти мужа уволила управляющего, беззастенчиво запускавшего руку в её карман, и сама энергично впряглась в управление непростым домовладением. Эта «обязанность поневоле» со временем стала ее подлинной страстью. Женщина не только самостоятельно постигла все тонкости коммунального быта, связанные с текущей кровлей, засоряющимися дымоходами, регулярной помывкой окон, дворов и лестниц, но и провела на свои деньги центральный водопровод и канализацию, что было самым последним словом в городском хозяйстве того времени. Домовладелица доподлинно знала не только о занятиях своих квартирантов и их финансовом положении, но даже о том, какое белье — шелковое или батистовое — предпочитает бывшая прима Александринки мадам Филиппова из одиннадцатой квартиры и сколько платит полковник Маркелов из квартиры номер шесть на содержание своего внебрачного сына.