– Твои подружки старше тебя…

– Ну, должен же мне кто-то спиртное и сигареты покупать.

– М-м-м… э-э-э… м-м-м…

– Шучу. Мне с ними легко. Они уже знают, почем жизнь, и понимают меня, – объяснил свои предпочтения парень.

Этот простодушный мотив прекрасно укладывался в пригрезившуюся Марину картину охоты. Он вспомнил фото в квартире мальчишки и его компании: Инна сидела на траве у расставленных ног мальчишки, а он держал рукой ее золотую гриву, победно задрав подбородок. Властелин и повелитель! И какая-то смешная надпись маркером. А он, Залевский, нянчится здесь с ним. Да он водит его, Марина, за нос, морочит! Он затеял свою игру! Мухлюет и передергивает карты! Шулер! И в его колоде – одни тузы!

На его молочно-белой коже высыпали яркие конопушки и придали лицу задорный вид. Парня, казалось, наконец-то охватила нега, и он перестал копаться в себе.

Бродили по окрестностям. Разглядывали тростниковые бунгало, сквозь плетеные стены которых проникало внутрь солнце; выкрашенные в яркие цвета гостевые каменные строения – шафранные, бирюзовые, коралловые – эстетика примитива, простодушное желание добавить красоты в красоту с целью нажиться на ней. Впрочем, яркие рукотворные пятна в ландшафте дарили веселье, как пестрые бабочки, севшие на нос. Этот край охотно подстраивался под туристов, ложился под них, ничем не жертвуя, а напротив – обогащаясь и развиваясь. Здесь царила атмосфера особой свободы – тотальная необязательность. И еще особая деликатность. Как будто тебя никто не видит и не мешает, за исключением тех случаев, когда от тебя хотят денег.

Поначалу Залевский шагал размашисто и стремительно, как привык ходить один. Но вскоре спохватился, стал притормаживать, приноравливаясь к спутнику, крутящему головой во все стороны. Юноша оказался слишком заметен здесь, слишком выбивался из общего человеческого ряда – не только местных жителей, но и туристов – чем-то неуловимым. Его беззастенчиво и простодушно разглядывали взрослые, сплевывая красную от жевания бетеля слюну (очевидно, вид парня повышал у них слюноотделение), и совершенно зачаровано смотрели на него дети. Залевский уже чувствовал себя при нем бодигардом. Ему казалось, отвернись он на мгновенье, и на мальчишке повиснет детвора, или его выхватят и утащат взрослые, чтобы возвестить о нисхождении белой аватары Кришны – всепривлекающем мальчике-божестве. Увьют цветами и будут поклоняться ему, идеальному возлюбленному, герою-воину. Каким еще может быть их индийский бог? Конечно, идеальным возлюбленным! Они станут множить его изображения, петь, танцевать и ждать чудес. Возникшее видение было столь ярким, что Залевский задумался над покупкой трости, чтобы в опасный момент отогнать ею посягнувших на его спутника.

По дороге к храму парень шарахался от внезапных коров, бредущих навстречу по своим священным делам, с восторгом фотографировал печальные морды запряженных в повозку белых буйволов с раскосыми глазами, жанровые сценки, мужчин и женщин в этнических одеждах. У дороги сидела высохшая старуха, раз за разом пыталась пристроить острые локти на тощие колени, чтобы подпереть кулачками голову. Этот фокус ей не давался, локти соскальзывали с колен, но она улыбалась в нацеленный на нее объектив. Парень покопался в рюкзачке и бросил несколько купюр в складки ее юбки. Марин никогда этого не делал. Во-первых, опасался, что набежит стая охочих, и будет не отбиться – оберут до нитки, во-вторых, считал, что все в мире должно идти своим чередом. Не следует вмешиваться. Здесь все так думают.

Набрели на небольшую колонию отверженных, которая возникала время от времени в курортном местечке, пока ее грубо и безжалостно не сметала полиция, чтоб не портили благодушное настроение туристов. Залевский не собирался глубоко вникать в особенности бытования индийцев. Однажды на северо-востоке Индии, в Варанаси, он стал свидетелем истинно индийской картины: на гатах, ступенчатых каменных набережных Ганга, один человек справлял большую нужду прямо в реку, ниже по течению другой человек чистил зубы, женщина полоскала белье, а мимо них проплывал обугленный труп. Концентрация подлинной физиологической индийской жизни на двадцатиметровом отрезке побережья потрясла хореографа. Ему показалось, что он в одночасье достиг просветления. И предпочел адаптированную версию Индии – версию Гоа.

– Я не брезгливый парень, но моего просветления хватило ненадолго, – поделился он воспоминаниями.

– А я очень брезгливый, – предупредил на всякий случай мальчишка. – Слушай, я пытаюсь это осмыслить: они рождаются, проживают жизнь в дерьме и умирают. Ничего не совершив, никем не став, не испытав радости… Как это? Они ничего не хотят? У них между рождением и смертью что-то есть вообще, кроме физиологических процессов? Или они рождаются и живут ожиданием смерти? У них совсем никаких возможностей нет? Или они сами выбирают такую жизнь, чтоб не напрягаться? Почему они не построят себе мало-мальски пригодное жилье? Шел-шел, хуяк! – кусок пластика валяется, хуяк! – насадил на палки, воткнул в землю – дом готов. И почему они все улыбаются? Они же – беднота, голь… На помойке живут!

– Это они тебе улыбаются.

– Нет, правда… У них же нет будущего…

– Ты, вроде, сам жил в нужде не так давно, – напомнил Марин.

– Мне есть, ради чего жить. И я никогда не жил так, как они. Чего бы мне это ни стоило.

Интересно, чего ему это стоило, думал Залевский. Что он счел менее унизительным и опасным, чем оплачивал пристойное существование?

– Видишь ли, не опускаться можно по-разному. Эти люди принимают себя и свои обстоятельства. И в этом нет стыда. Просто в их положении «хотеть большего» – означает страдать от невозможности реализовать эти желания. Поэтому они не хотят большего, следовательно, и не страдают понапрасну.

– То есть, они – счастливы? Всё так просто?

– Да они и не надеются на счастье в этой жизни. Их религия примиряет человека с выпавшей ему долей. Единственная мечта этих людей – завершить цепь перерождений и больше никогда не приходить в мир с его страданиями. Потому что в каждой последующей реинкарнации человеку приходится отрабатывать карму предыдущей. То есть, плохим быть невыгодно – в следующей жизни придется опять мучиться. А если ты в этой жизни сделал всё правильно, то больше ты не родишься. Да они вообще о своей жизни не думают. Они думают о Высшем Промысле и посвящают ему свою жизнь. Они живут сердцем и всех любят. Даже когда обманывают, все равно любят.

– Я понял, понял. Буддизм-лайт. Версия для «чайников», – кивнул парень. – Наверное, мне не подойдет. Я, пожалуй, помучаюсь. Потому что у меня очень много желаний.

– И какое из них – главное?

– Ты – золотая рыбка? – мальчишка смотрел в глаза хореографу то ли с надеждой, то ли оценивающе.

– Пока просто интересуюсь.

Некоторое время парень, вероятно, пытался решить для себя, что означает это «пока просто». Достаточное ли это основание для дальнейшего разговора.

– Я хочу «пончик всевластия».