Теперь Милли яснее, чем раньше, поняла, что зло нацелилось на нее и ее Якоба. И оно не успокоится, пока не уничтожит ее, превратив ее прирученную реальность в извращенный кошмар.

Кристофер Арджент был существом, рожденным кошмарами, мужчиной, который смотрел злу в лицо и вызывал его на дуэль. Милли признавала, что сейчас ей нужен не белый рыцарь, а тень, способная пройти сквозь тьму с хитростью и проворством той смертоносной гадюки.

Только так она и ее сын смогут выжить. И сегодня вечером он это доказал, когда спас ее драгоценного ребенка. Каждый раз, глядя на него, она вспоминала, что все в этом мире имеет цену. И она с радостью заплатит ему за мальчика, держащего ее руку.

По ее животу пробежала дрожь.

Дьяволу пришло время собирать свою дань.

— Сынок, пойдем домой. — Милли и Якоб засобирались, но режиссер встал на пути, перекрыв дверь.

— Но, дорогая, вы забываете, что в большом фойе театральные меценаты собираются на вечеринку «Костюмы и коктейли». На что это будет похоже, если не придет наша звезда?

Милли недоумевающе воскликнула:

— Но, мистер Трокмортон, как вы могли ожидать, что после такого испытания…

— Нет, нет, конечно, я бы не настаивал, но меценаты, понимаете ли, контракт, который вы подписали… что вы скажете юристам и адвокатам?

— Не знаю, что бы я им сказала. — Взгляд, брошенный ею на Трокмортона, заставил того отступить. — Наверное, позаимствовала бы пару-тройку слов из словаря мистера Арджента. А теперь я везу своего смертельно усталого сына домой и укладываю в постель.

— Но если вы не придете, они могут вам не заплатить…

— Они ей заплатят, — как гильотина, прорезал комнату голос Арджента. — А ты уберешься с ее дороги.

Режиссер побледнел.

Милли приложила руку к горлу. Небеса, пожелай он, этот голос мог бы командовать морем. Мистер Трокмортон задрожал, а ведь убийца за ее спиной даже не произнес настоящей угрозы.

Ему это просто не требовалось.

Якоб потянул ее за руку.

— Я не хочу спать. Я еще не хочу домой. Я голоден.

— П-понимаете, — заикался Трокмортон. — У нас там будет много еды. Берите дорогого Якоба и вашего… телохранителя. Оба своей светскостью очаруют меценатов.

— Пожалуйста, мама!

Милли глянула на Якоба, а затем, наконец, на Арджента, чье лицо было непроницаемым, словно бы вырезанным из камня. Хотел он, чтобы она осталась, пойдя навстречу ожиданиям? Или хотел отвезти домой и взять то, что она должна ему?

Она не могла сказать. Он не давал ей никаких намеков.

Как ей поступить?

Какая-то часть ее хотела, чтобы очаровательный Бентли Драмл вернулся. Он был таким экспрессивным, таким дружелюбным и интересным. А было ли это интересно? В любом случае, когда они танцевали, он буквально ее нес, и хотя заставлял нервничать, она его не боялась.

Какой она была дурой.

И каким он был прекрасным актером.

— Полагаю, нам придется остаться надолго, чтобы сделать свое присутствие заметным, — согласилась она. — А все, что приготовила миссис Бримтри, уже остыло.

Якоб скорчил гримасу.

— О, замечательно! Тогда я просто пойду, проверю, все ли готово, пока вы… займетесь вашим туалетом.

С этими словами он выскочил за дверь с впечатляющей для своих размеров быстротой.

Милли глянула на свое отражение в одном из многочисленных зеркал на туалетном столике и поморщилась. Вид у нее ужасающий. Искусная подводка Хасана потекла от слез испуга, а потом облегчения.

— Боже, я ужасно выгляжу.

Склонившись над туалетным столиком, она уткнулась лицом в ладони, пока две маленьких руки не обняли ее за талию.

— Мама, это просто пятна, мы поправим.

Милли погладила сына, и ее грудь преисполнилась любовью и еще большей благодарностью за то, что в этот вечер его миновала страшная участь.

— Я поправлю. Почему бы тебе не собрать свои вещи, и у меня будет послушный мальчик?

— Да, мама, но давай быстрее. Я хочу есть.

Он полез в свой угол и начал тщательно собирать художественные принадлежности.

Повернувшись к зеркалам, Милли поправила фитиль в лампе, осветившей ее красные глаза и удрученную осанку. Когда она потянулась за своей пудрой, руки ее дрожали. В зеркале ее встретил взгляд пары немигающих голубых глаз. Он по-прежнему молчал, потому взяв пример с него, она, дабы овладеть собой, привычными, как дыхание, движениями принялась за макияж.

Казалось, ее взгляд метался ошалелой комнатной собачонкой, а он держал поводок и как неоспоримый хозяин каждые пару секунд обращал ее внимание не себя.

— Мне не нравится, когда так смотрят, это невежливо.

— Разве вам непривычно, что люди на вас смотрят? — Его глаза неотрывно следили за ее рукой, накладывавшей новые румяна.

— Правда, мама, люди на тебя все время смотрят, — поддакнул Якоб из своего угла.

Возможно, хватит ей уже поощрять своего любимчика говорить все, что у него на уме.

Когда она кистью рисовала подводку, жидкая сурьма приятно холодила ее горячие распухшие веки.

У нее никогда не получалось так хорошо, как у Хасана, а дрожащие руки еще больше затрудняли дело, однако в конце концов ей удалось провести сносную линию и накрасить ресницы. Пурпурная помада превратила ее рот в розовый лепесток. Закончив, она встала и сняла платок, накинутый на свой костюм шестнадцатого века.

Арджент поднялся вслед за ней, и когда он встал, его плечи заполнили пространство. Как в эту гримерку помещался еще кто-то, кроме него — мужчины такого размера? Ей от него не уйти. Не посмотреть ему в лицо.

Он был таким высоким. Его рост отдалял его от всех, заставляя его смотреть на них сверху вниз, как гора на холмы.

И скоро она будет под ним.

В ней пробудилось что-то теплое и влажное. Что-то до этого самого мига спящее, а, возможно, до сих пор никогда и не существовавшее. До него…

— Мама, я готов.

Слава богу.

Она взяла Якоба за руку.

— У тебя холодные руки, — хихикнул он, — даже сквозь перчатки.

— Прости, коханый, — рассеянно пробормотала она, продолжая тем не менее тащить его к двери.

Ее руки и ноги были холодны, будто вся кровь ушла из них, устремляясь к колотящемуся сердцу и пульсируя в ушах. Большой убийца без всяких предложений с ее стороны последовал за ними по коридору, и хотя она знала, что он на нее работает, холодок пробегал по спине, когда позади нее шел такой мужчина.

А актеры и рабочие сцены, выказывая беспокойство и радость, перестали расспрашивать о ней и Якобе, но затем потребовали всю историю. Она отговорилась, пообещав поведать все позже и всячески стараясь не возмущаться их любопытством.