“Его жизнь и жизнь его жены ничто в сравнении с жизнями множества детей, которых можно было бы спасти от смерти или хотя бы накормить украденной им едой”, – написал Келли Джейн[232]. “Как бы ты поступила? – спросил он, словно ища поддержки. – Он просит лично, а дети не просят ничего. Они жмутся в углу детского дома… молча”[233]. Инцидент с Лингартом навсегда изменил Келли. Он больше не хотел иметь дела с русскими, не хотел пытаться подружиться с ними, не хотел верить им на слово: “Отныне я не доверяю никому”[234]. Он прекратил любое неформальное общение с русскими сотрудниками отделения. Его не пугало, что он потеряет их симпатию. Если только так можно было свободно нанимать и увольнять людей, чтобы обеспечить выполнение задачи, он готов был на это пойти.

Число голодающих росло, и АРА не могла позволить собственным сотрудникам воровать, пока никто не смотрит. Когда о помощи попросила Туркестанская республика, великодушный Белл не смог отказать. Поскольку во всем округе работали лишь семеро американцев, Келли снова и снова просил Москву прислать подкрепление, но ответа не получал. Всего за восемь месяцев численность голодающих в Уфимском округе выросла с 50 тысяч до 1,15 миллиона. В апреле на пайках АРА жила целая треть населения Башкирской республики. К сентябрю американцы в Уфе руководили 30 тысячами русских сотрудников и кормили 1,6 миллиона человек на 2750 кухнях.

Весь март шел снег, и казалось, что зиме не будет конца. Высота сугробов у отделения АРА доходила до трех с половиной метров. Пробираясь по тропинкам, прорубленным на манер каньонов в снегу, Келли не мог не думать, что все их проблемы были бы решены, если бы только этот снег был съедобным. Он достаточно повидал в России. “Ты не можешь найти нам способ поселиться во Флориде или на Ривьере? – спросил он Джейн. – Я предпочел бы больше никогда не видеть снега”[235]. 27 марта он телеграфировал ей, что планирует отправиться домой в июне. Через два дня он сообщил, что уйдет со службы 1 мая.

Белл не собирался терять лучшего сотрудника без боя, тем более что его привязанность к Келли разделяло все отделение. Он пригласил Келли на разговор, похвалил его работу, объяснил, что без него они бы не справились, и попросил его пересмотреть решение. Но Келли твердо стоял на своем. Он боялся, что голод усиливается, и не хотел видеть больше, чем уже увидел, ведь ему и так было невыносимо наблюдать такое количество страданий на улицах Уфы. “Шагая по городу, я смотрю под ноги, – признался он Джейн, – отчасти чтобы не оступиться, но главным образом чтобы не видеть прохожих [236].

о время визита в Уфу специалист АРА по связям с общественностью Уильям Гарнер пытался выведать у Келли особо животрепещущую информацию – о людоедстве. Он сказал, что до отъезда домой хотел бы взять интервью у людоеда. Дело было не в нездоровом любопытстве – начальство велело ему найти явные, неопровержимые доказательства каннибализма. Сотрудники АРА получали советские доклады на этот счет, но хотели найти подтверждение словам чиновников. “Они здесь есть, – сказал Келли Гарнеру, – но не будут говорить для прессы”[237].

С момента своего прибытия в Россию Келли успел услышать множество жутких историй[238]. Он был уверен, что в ту зиму были зафиксированы тысячи случаев людоедства, но получить подробности оказалось сложно. Немногие советские чиновники готовы были говорить с американцами об этом кошмарном аспекте голода, в основном потому, что стыдились представлять свою страну в дурном свете. Тем не менее некоторые делились с Келли тем, что знали сами: так, они утверждали, что с пойманными людоедами не церемонились – их судили и наказывали, а порой даже приговаривали к смертной казни. Однажды Келли видел протокол судебного заседания, к которому прилагалась фотография обвиняемого с вареной человеческой головой. Официально АРА, по словам Келли, спускала эти ужасы на тормозах, чтобы никто не мог обвинить американцев в дешевой попытке привлечь к себе внимание. В начале февраля из московского отделения в лондонское телеграфировали, что “нужно тщательно избегать любых намеков, что Американская администрация помощи подтверждает существование людоедства”[239]. Генри Вольф, школьный учитель истории из Огайо, писал брату Эдди, учившемуся в Академии Филлипса в Массачусетсе: “Здесь не стихают слухи о людоедстве. Говорят, были случаи, когда голодающие люди ели трупы. Я слышал странные истории, но не знаю, правдивы ли они”. Отправив это письмо 12 февраля из Самары, он вскоре отправился в посад Мелекесс, расположенный примерно в 400 километрах от Самары. Оттуда Вольф снова написал Эдди 5 марта: “Почти в каждой деревне, которую мы посещали, нам рассказывали о людоедстве. О нем сообщали надежные люди, слова которых подтверждали все жители деревни Здесь, в этом городке, в тюрьме сидит женщина, которая съела своего ребенка (никому не говори об этом). Сегодня я ее увижу. Ты и представить себе не можешь, в каких ужасных обстоятельствах пребывают крестьяне в зоне голода”[240].

Вольф захотел устроиться в АРА, как только услышал о переговорах в Риге. В августе 1921 года он приехал в Нью-Йорк, чтобы лично подать заявку, не дожидаясь подписания договора. Сотрудник АРА сказал, что с ним, возможно, свяжутся позже, но не стал ничего обещать, поскольку в отделении уже скопилось около 500 заявок от кандидатов. Вольф подождал несколько дней, надеясь получить обратную связь. “Чем больше я думаю об этом российском проекте, тем больше он мне нравится и тем больше я надеюсь, что меня возьмут в штат”, – написал он матери[241]. Но с ним так и не связались, поэтому Вольф отправился обратно в Огайо готовиться к очередному учебному году – ему предстояло преподавать историю в государственных школах округа Кошоктон. Это и рядом не стояло с его службой добровольцем во время войны, когда он был шофером санитарного автомобиля – сначала в Американской полевой службе, а затем в Красном Кресте в Италии, где встречался с Хемингуэем и Дос Пассосом. Подобно Чайлдсу, Келли и многим другим представителям своего поколения, Вольф скучал по острым ощущениям, которые успел испытать в Европе. Той осенью он отправлял в АРА письмо за письмом, но вакансий для него не было. В конце концов в декабре ему сообщили, что он получит работу, если сможет подготовиться к отъезду из Нью-Йорка 7 января. С собой велели взять теплое белье, сапоги, галоши и спальный мешок.