Улыбка немедленно исчезла с губ Бехтерева, когда он услышал в спокойном тоне Лескова твердые металлические нотки.

— По-постой! — Иван отрицательно помотал головой, пытаясь переварить услышанное. — Я сейчас говорю про Эрику Воронцову, которая дочь Полковника, а не про Каринку из госпиталя… Или… Черт! Ты что, правда, с Эрикой? Но она же… Короче, ты сам просил не озвучивать.

— Ты когда-нибудь разговаривал с ней лично?

— Нет, но все говорят…

— А я разговаривал.

— Я помню: она тебя шантажировала! Хотела затолкать в лабораторию и подключить к тебе какие-то провода, от которых ты бы светился, как новогодняя елка.

— Я тоже не раз издевался над ней, — ответил Дима. — Но потом все изменилось. Надеюсь, хоть ты не станешь поддерживать эти идиотские суждения о ней?

— Но почему именно она? Блин, Дима, ты, конечно, извини, но сейчас я тебя конкретно не понимаю: вокруг тебя было столько нормальных женщин. Оксанка очень классная и любит тебя. На самом деле любит. Она от твоей постели вообще не отходила. В отличие от Эрики, которая приходила только с Вайнштейном.

— Она создала для меня «эпинефрин». И ее сидение у моей постели не поможет улучшить формулу препарата.

— Который чуть тебя не угробил, — нахмурился Иван. — Это дерьмо…

— Спасло нам жизнь, — закончил за него Дмитрий. — Кто-кто, а ты — последний должен злословить про его создателя. Она и Альберт сделали для людей гораздо больше, чем мы все вместе взятые. Что? Хочешь сказать, я не прав?

Лесков с вызовом посмотрел на своего друга.

— Да мне-то какая разница, с кем ты. Если она тебе нравится, ради Бога. Просто Оксанку жалко. Я думал, ты динамишь ее из-за Беловой.

— Оксана вжилась в роль, которая с самого начала была придуманной. А что касается Кати… Она ясно дала мне понять, что в ее жизни есть только один мужчина, и это не я. Мы оба должны идти дальше и не портить друг другу жизнь никому не нужными воспоминаниями.

— А, по моему, она с ним из жалости, — усмехнулся Иван. — Если бы ты по- настоящему захотел…

— Значит, я не хочу, — отрезал Дима. А затем, чуть тише добавил: — не хочу, чтобы, будучи со мной, она постоянно чувствовала себя виноватой. В конце концов это Волошин, а не я был с ней в самые сложные минуты ее жизни. И он предпочел находиться с ней до сих пор, а не бросился спасать своих родителей. Иными словами, как бы он меня ни раздражал, я не могу отрицать, что у него есть свои достоинства.

Когда Лесков замолчал, Иван не нашелся, что сказать своему другу. Он лишь пожал плечами, после чего произнес:

— Ладно, я к Вике…

— Я бы тоже хотел ее увидеть. Если ты, конечно, не против?

— С чего я должен быть против? — Бехтерев попытался придать своему голосу расслабленность, однако разговор с Димой в этот раз почему-то оставил у него неприятный осадок. Он понимал, что это последнее дело — лезть в личную жизнь друга, но зачем было связываться с девицей, которую ненавидят все, кроме ее семьи и Вайнштейна. С той, которая долбает и Оксану, и Катю, и остальных нормальных девчонок? Эрику считали злой, эгоистичной, своенравной стервой, которая обожала цепляться ко всем, кому приходилось с ней пересекаться. Ее помощники в открытую ненавидели ее: она с легкостью могла довести до слез, как взрослых женщин, так и девчушек вроде Оленьки. Нет, Оля и впрямь была своего рода раздражителем — слишком наивная и глупенькая, но остальные… Что касается Альберта, то про его дружбу с Эрикой болтали разное: что они — любовники, что они — бывшие любовники, что Альберт влюблен в нее, что сидит у нее под каблуком, что, будучи «энергетиком» угадывает ее настроение»… Но потом к сплетням добавилась новая фамилия, которая принадлежала лучшему другу Ивана. И он никак не мог поверить в эти россказни. До сих пор.

До комнаты, где находилась Вика, оба мужчины добрались в гробовом молчании. Дмитрий был мрачен, Иван — растерян. Дергать его какими-то дополнительными вопросами, Бехтерев не стал. А о чем спрашивать? Уподобляться Игорю, который вечно допытывался, мол, а ты, правда, на нее запал, или просто нужду справляешь, Иван не хотел. Или же стоило как-то разрядить атмосферу, сказав, что Эрика красивая или еще какой-нибудь комплимент? Но сказать об этой стерве что-то хорошее было еще сложнее, чем не говорить вовсе.

Однако насущная тема немедленно потеряла свою актуальность, когда подле Вики Дима и Иван внезапно обнаружили Эрика Фостера. Они сидели за столом друг напротив друга, и американец лениво водил рукой по рассыпанной по столешнице гречневой крупе.

— Я же сказал держаться от моей дочери подальше! — немедленно вспылил Иван. Он бросился было к Фостеру, но слова Вики заставили его остановиться.

— Почему вы мне не рассказали про Лунатика? — спросила девочка, и в ее голосе отчетливо послышались обиженные нотки. — Вы обещали рассказать мне, если появится полукровка моего возраста!

— Милая, ты уже слишком взрослая, чтобы верить обещаниям, — ответил Эрик, весело ухмыльнувшись. Затем, переведя взгляд на Дмитрия, он резко поднялся с места и отвесил нарочито учтивый поклон.

— Кого я вижу! — воскликнул он. — Мой босс снова в строю! Ликуйте медведи и трепещите кенгуру! Россия снова получила шанс одолеть Австралию! А, если без шуток, то я рад вас видеть. Может, вы поможете мне уладить одно недопонимание, которое назревает в геометрической прогрессии? Только вы способны…

— Как ты сюда вошел? — прервал его разглагольствования Иван. — Дверь же на сенсорном замке!

— Папочка, я сама его впустила! — вмешалась Вика. — Не бойся за меня! Он… — с этими словами она вытянула руку и постучала кулачком по поверхности купола.

— Такой же опасный, как паук в банке, — манерно растягивая слова, протянул наемник. — Девочка, определенно, не дура. Хотел сказать, в отца, но, взглянув на тебя, Иванушка… Вспомнил, что ты ей не отец. Просто хорошо воспитал! С умом.

Иван, уже готовый услышать оскорбление в свой адрес, замер, удивленный тем, как Фостер виртуозно исправил фразу на комплимент. Дмитрий наблюдал за происходящим молча. Если он вначале лично хотел спросить девочку об ее успехах, то, обнаружив здесь Фостера, все его внимание переключилось на него.

— Что вы здесь делаете, Эрик? — нарочито спокойно поинтересовался он.

— Общаюсь с этой малюткой, — Фостер принял самый что ни на есть покорный вид. — Что может быть лучше для исправляющегося уголовника нежели общение с цветами жизни. Детишечки — это же такое чудо…

— Трогательно, — холодно отозвался Лесков. — И все же вы тянете мое время.

— Согласен. Скажу прямо: есть один маленький мальчик, который чертовски скучает по нормальной жизни. С самого рождения его в одиночестве держали в лабораториях, и его нынешнее положение не сильно отличается от прежнего. Вот я и подумал, почему бы его не познакомить с другими детьми… Например, с ней. Она неплохо владеет английским. Не идеально, но получше чем большинство. Но, главное, только она способна понять полукровку. Вчера вечером я навещал Адэна и обмолвился об этой юной красавице.