Ночь выдалась ясной, звезды отражались в глади пролива, горы Нойдарта на фоне фиолетового горизонта напоминали шеренгу закутанных в паранджи женщин, морские бухточки сияли под луной.

Энгус пришвартовался к пирсу возле «Селки», где приветливо поскрипывали снастями другие суда.

До ярко освещенного дома Фридлендов они ехали на машине в полном молчании: каждый из членов семьи смотрел в свое собственное окно – на свою собственную тьму.

Энгус думал, что надо бы отказаться от общения с людьми, выходящего за пределы необходимого, из-за непрекращающихся странностей с дочерью, да вообще из-за всего. В конце концов, они не давали никаких обещаний! Но Сара настояла на подобных визитах, дескать, им очень важно стремиться к нормальной жизни. Несмотря на бедственное положение, они оба делали вид, что все хорошо, будто это могло решить все проблемы, словно по волшебству.

И вот они входят в угловатый особняк одетые по последней лондонской моде. На огромной кухне среди своих любимых дорогущих медных противней их встретила Молли. Она стояла у плиты с видом леди Баунтифул,[16]колдуя над подносами с канапе. Другие гости – две парочки – пили коктейль «Апероль Шприц». В доме витали соблазнительные ароматы, и Энгус с наслаждением вдыхал аппетитные запахи – на Торране с его примитивной кухней он успел соскучиться по изысканной еде.

– Боюсь, что сегодня ужин не по рейтингу «Мишлен», – произнесла Молли извиняющимся тоном, когда они сняли пальто. – В меню – обычная жареная свинина.

Они прошествовали в просторную гостиную, где из окон открывался панорамный вид на пролив Слейт – такой вид ценился весьма дорого, – и им с женой вручили фужеры с игристым вином.

– Я достал отличный алкоголь, – заявил Джош. – «Трентодок» от Феррари – настоящее итальянское шампанское, а не банальное «Просекко».

– А откуда ты знаешь? Ты же десять лет как завязал.

– В игристых винах я разбираюсь. Иногда позволяю себе пропустить стаканчик.

Гости обменивались шутками в слегка натянутой манере – Молли только что непринужденно представила их друг другу. Джемма Конвей, которую Энгус с Джошем однажды видели в столице, ее муж Чарльз (обеспеченный, из Лондона, арт-дилер) и молодые американцы Мэтт и Фульвия (богатые, из Нью-Йорка, банковское дело). Детей не было. Гости съехались на шикарную свадьбу в Кинлохе, куда их с Сарой не пригласили.

Энгусу было наплевать на свадьбу, он думал о дочери. Неужели она опять будет маяться? Ну почему эти нелепые персонажи не привезли с собой хотя бы одного ребенка, чтобы его дочка могла хоть с кем-нибудь поиграть? Энгус пытался совладать с раздражением, пока взрослые из чувства долга болтали с Лидией – три минуты чистого занудства, а затем возвращались к своим бокалам пузырящегося итальянского вина и вели полушутливые разговоры.

Вскоре его дочь оказалась в полном одиночестве. Она держала под мышкой игрушечного леопарда Лепу, и Энгусу отчаянно хотелось ее спасти – увезти ее отсюда. На Торран. Они будут жить на Торране. Только он и она.

На его фамильном острове Эйлен Торран.

Им будет там хорошо – ведь на Торране было хорошо и его бабушке, и его брату, и ему самому. Как они играли на берегу, когда были мальчишками!

Он и его дочь смогут быть счастливы.

Внезапно его девочка попросила у матери разрешения подняться наверх.

– Мама, можно я поиграю на папином телефоне? Там есть «Сердитая бабуля»[17]и еще много чего.

– Но…

– Мам, пожалуйста. Я тихо-тихо.

Сара многозначительно подняла глаза на Энгуса, и он вздохнул. У него не было никакого желания, чтобы «Лидия» торчала внизу со взрослыми: ей станет скучно, и она может закапризничать. А он прекрасно представлял, что она способна устроить, если захочет.

Его дочь мучилась, и он знал почему.

– Пусть идет, если хочет, – резко шепнул он Саре.

Жена кивнула и повернулась к раскрасневшейся Молли – та ненадолго оторвалась от готовки и, похоже, мысленно пребывала на кухне.

В общем, хозяйка дома улыбнулась и выпалила:

– Конечно! Пусть пойдет наверх. Ох, боже мой, если бы здесь были еще дети, чтобы Кирс, то есть… м-м-м… Лидия могла с ними поиграть…

Молли замолчала, совсем сконфузившись. Джош мрачно поглядел на жену – ему с Молли рассказали про Кирсти-Лидию только через день, и ошибка Молли, без сомнения, была понятна, но все равно получилось неловко. Другие гости сначала вроде бы не обратили на промах Молли внимания. Правда, минуту они озадаченно молчали.

Наконец, Джош проговорил:

– Если честно, не стоит и пытаться. Нам в таком случае пришлось бы усыновить южноамериканскую ламу.

Молли хихикнула, и этот момент остался позади. Они обменялись любезностями, обсудили свадьбу и погоду. Чарльз заговорил с Сарой о ценах на недвижимость, о стоимости Торрана и об отпуске на Мальдивах, и беседа вошла в типичное для среднего класса русло. Энгус молчал – его захлестнуло возмущение.

Эти богатеи со своими виллами, аукционами и фондовыми биржами – что они понимали? Им никогда не приходилось ни о чем беспокоиться. Зачем он слушает их буржуазный лепет? Его бабушка была женой фермера, мать – простая учительница, отец – портовый рабочий, не просыхавший от алкоголя и избивавший свою благоверную. Энгус знал жизнь. А они – нет.

Энгус пил.

И размышлял. Он думал, сможет ли выдержать еще один вечер в этой компании, а когда на стол подали лангустов под лучшим майонезом Молли и свежий хлеб, ему захотелось уйти.

Угощение было предсказуемо замечательным, но настроение Энгуса ухудшалось. Ему хотелось громко сказать: «Моя жизнь превратилась в ничто и разбилась вдребезги, одна моя дочь мертва, а другая безумна. А иногда меня посещают ужасные и вполне серьезные фантазии – сделать с женой что-нибудь плохое, потому что она хочет устроить похороны живому ребенку».

Он хотел бы объявить все спокойным тоном и посмотреть, как они вытаращатся на него, но неожиданно для себя произнес:

– Да, нужно, чтобы процентные ставки оставались низкими.

– Очередное банкротство полностью убьет страну, и поэтому ставки останутся низкими. Они же там, на Пелл-Мелл, не прокаженные.

Вино быстро кончилось. Энгус заметил, что его жена чересчур налегает на алкоголь. Почти так же, как он.