одеты в трехцветный или какой-либо другой шутовской костюм для потехи публики; будет ли это забавный шут вроде Жокресса или серьезный Шодрюк, живший в царствование Луи-Филиппа[120], – все это люди одного лагеря. Но только следует признаться, что не всегда эти потомки Жана-Соломона обладают его талантом и умением развлекать публику и сделаться такими популярными, каким был он сам.

IV

Городские шуты. – Общины шутов. – Общество шутов в Клеве. – Мать шутов в Дижоне.

До сих пор мы говорили о домашних шутах, находившихся на службе у владетельных принцев и вельмож; затем упоминали также и о народных шутах, которые давали свои представления на городских площадях, и были люди совершенно свободные, не имевшие над собой никакой власти, и потому давали полную волю своей фантазии. Теперь нам осталось упомянуть о так называемых городских шутах, которые состояли как бы на службе городских властей и корпораций; в число этих шутов входили и разные фигляры, плясуны, комедианты, рассказчики, полишинели, все они получали небольшое жалованье или от города, или от корпораций.

Так, например, в Лилле шут всегда предшествовал процессии, обходившей весь город во время праздника Тела Христова[121]. Аббат д’Артиньи рассказывает, что «такой шут и одевался сообразно занимаемой им должности, и держал в руках жезл, которым он заигрывал с толпою зрителей, позволяя себе различные шутки и дурачества, и даже иногда брызгал на них водой. Я видел эту процессию несколько лет кряду; в это время должность шута исполнял один очень зажиточный банкир, у которого сын был каноником в главном соборе города. Народ никак не мог себе представить, чтобы процессия могла обойтись без шута, хотя это и казалось несколько странным».

Другой патер, аббат Налори, рассказывает о городском шуте Лилля следующее: «Должность шута в Лилле считалась почетной должностью. Он носил одежду, скроенную из разноцветных кусков материи, и держал в руках шутовской жезл (la marotto). Это был его костюм для церемоний. Полагают, что шут был одет в такой костюм из уважения, которое город хотел выказать Филиппу Доброму, герцогу Бургундскому[122], в свите которого был слуга, одетый в такой же костюм; ввиду этого магистрат города Лилля, желая понравиться и угодить принцу, одел точно так же и своего городского шута… Тот же патер писал аббату д’Артиньи: «Все, что вы говорили о личности шута, совершенно верно. Он был банкиром и назывался Корнелем, а его сын был каноником».

Часто случалось, что какой-либо город, не имея своего собственного шута, нанимал какого-нибудь постороннего скомороха, который должен был во время известных церемоний потешать толпу к немалому удовольствию зрителей. Так, в Дьеппе всегда праздновалась годовщина победы французов над англичанами под стенами города 14 августа 1413 года.

Это народное празднество сливалось с праздником Успения, что придавало ему еще более значения и блеска. Тут необходимым участником процессии являлся шут, которого народ называл Grimpesolais, а потом переименовали в Grenualet, и этот обычай сохранился почти до нашего времени, и этим именем всегда назывался какой-нибудь знаменитый паяц. Это необходимое лицо в празднествах, совершавшихся в Дьеппе, позволяло часто себе самые неуместные выходки, так что подобные церемонии были запрещены в 1647 году.

Но, в сущности, этот обычай давать шуту видную роль в различных народных празднествах еще не вывелся и в наше время в различных местностях Бельгии и Люксембурга. Во время такого празднества в честь патрона деревни или села, обыкновенно, молодые люди выбирали из своей среды кого-нибудь, который мог бы посмешить и забавлять толпу.

В особенности в Германии была распространена мода на городских шутов. Там были так называемые полекрейцеры (авторы фарсов), шпрухшпрехеры (шуточные остряки), которые составляли необходимое украшение всевозможных торжеств как городских, так и семейных. Они постоянно присутствовали на свадьбах и развлекали гостей, получая за это необходимую плату, несколько рюмок вина и угощение. Лишь только новобрачные и их гости усаживались за стол, как появлялся шпрухпшрехер. Он был всегда скромно и прилично одет, в плаще, накинутом на плечи, а на груди его красовались медали различных корпораций, в руках он держал красиво выточенную палочку, к которой были привязаны монеты. Махнув своей палочкой, чтобы водворить тишину, он сначала обращался с поздравлениями ко всему обществу; затем высказывал всевозможные пожелания счастья новобрачным и в своей цветистой речи прославлял, как это некогда делал Симонид[123], и новобрачных, и их семьи, и их профессию. Лишь только шут заканчивал свою речь, как каждый из гостей имел право задать шуту вопрос, на который тот должен был отвечать и ловко, и кстати; иногда этот шпрухшпрехер отвечал колкостями по адресу того или другого из гостей. И стар и млад – все с удовольствием принимали участие в таких jue d’esprit[124]. По окончании шут обходил всех присутствующих с небольшою серебряной чашечкою в руках, куда каждый из гостей опускал деньги.

Такого рода шуты существовали и в Нюрнберге до конца минувшего столетия. Одним из самых известных шутов был Вильгельм Вебер. Он знал наизусть почти всех писателей древности, переведенных на немецкий язык. Следовательно, при каждом предлагаемом ему сюжете он находил в своей памяти достаточно поэтических воспоминаний для импровизации длинного стихотворения с цитатами из древних авторов. Рассказывают, что на одной свадьбе три молодых ремесленника сделались жертвами его колких шуток, и потому все трое сговорились ему отомстить. Они подкараулили его ночью и, когда он выходил из кабака, бросили в Фишбах – речку, протекающую по Нюрнбергу, и тотчас убежали, оставив его одного бороться с водою. Вебер, толстый и неповоротливый, еле выкарабкался из реки, которая текла между двух набережных. Выйдя из воды, он отряхнул свою одежду, поднял глаза к небу и в эту трудную минуту, верный своей поэтической мании[125], начал в стихах небольшую импровизацию, в которой умолял провидение указать ему тех негодяев, которые бросили его в воду, чтобы он мог пожаловаться на них властям или сам сломать им кости; но история умалчивает о том, было ли исполнено моление Вебера.

Но не только у городов были свои шуты, но даже и у различных корпораций: такие шуты во время торжественных церемоний в праздничные дни веселили толпу своими шутками и выходками, иногда не лишенными остроумия и забав.

Иногда города или корпорации поручали потешать толпу нескольким шутам зараз; таким образом, сформировались общества и товарищества шутов, которым в день, назначенный заранее, устраивали процессии и представления, к немалому восторгу их сограждан.

Эти веселые ученики Момуса часто принадлежали к лучшим фамилиям города, а иногда даже и к дворянству; они добровольно вступали в