– Ваш муж – очень мужественный человек, – кашлянул в кулак Глухарев. – Вот черт, даже не знаю, с чего начать… У меня для вас есть новость. Не слишком приятная. Трудно даже говорить. Я закурю, с вашего разрешения.

– Говорите, – сказала Ирина Павловна. – Я привыкла выслушивать разные новости – и хорошие, и плохие. Вообще, должна сказать, что я сильный человек.

– Не исключаю, в случившемся есть доля нашей вины, – промямлил, пряча глаза, Глухарев. – И немалая. Но и нас, медиков, тоже можно понять. Денег хватает на перевязочный материал, на самое необходимое. Сами видели, в каком состоянии корпус… Если ремонт не делать, потолки обвалятся. И питание больных… Мы, так сказать, урезали рацион. Только один ночной охранник на весь корпус.

– Понимаю.

Ирина Павловна кивала головой, словно старалась вжиться в суть проблем провинциальной больницы, а про себя думала, что главный врач – законченный, совершенно непроходимый кретин. У молодой красивой женщины погиб муж, Глухарев должен сообщить прискорбное известие, а вместо этого начинает нести какую-то чушь про ремонт и урезанное питание больных.

– Но, собственно, вы приехали не мои жалобы выслушивать, – печально улыбнулся Глухарев. – Я хотел рассказать о вашем муже, о его поступке… Он спас двух людей из вертолета, который разбился. Вытащил их на себе.

Ирина Павловна сделала напряженное лицо.

– Скажите, что с Леней? Я чувствую, с ним что-то случилось.

– К сожалению, ваш муж… – Врач снял очки, повертел их в руках, снова нацепил на нос. – Понимаете, Леонид Степанович… Как бы это вам помягче сказать…

– Говорите прямо.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Вы побледнели. Вы на сердце не жалуетесь?

Ирине Павловне хотелось рассмеяться в лицо этого идиота. Но вместо этого она продолжала морщить лоб, кривить и кусать губы.

– Со мной все в порядке, – кивнула она. – И на сердце я не жалуюсь.

– И то хорошо. А то знаете, как бывает… Так вот, ваш муж… К нему в палату перебрался спасенный им пожарный. Ну, видимо, они выпили вечером по сто грамм. За спасение, за знакомство. Поймите, я не против спиртного, когда это к случаю и в разумных дозах… А потом случилось ужасное.

– Ужасное?

Глухарев ладонью стер с лица капельки пота.

– Иначе не назовешь. Случай вопиющий. В больницу нагрянули неизвестные бандиты. Не знаю, с какой целью они здесь оказались. Возможно, какие-то личные счеты. Я думаю, имена преступников установит следствие. Убили охранника, медсестру и того самого пожарного, которого спас ваш муж. У охранника трое детей осталось.

– Что с Леней?

– Ваш муж, понимаете ли… Он бесследно исчез.

– То есть как это, исчез?! В каком смысле?!

– Исчез. Вероятно, испугался выстрелов или чего там, уж я не знаю. Тут ночью такое было, такое… Стрельба, паника, давка на лестнице. Полиция два ружья нашла и патронов целую сумку.

– Он погиб? Леня погиб?

– Он жив, уверяю вас. Он убежал из больницы, но жив, это точно. Так говорят полицейские. Они очень внимательно осмотрели место преступления. Уже сделали некоторые экспертизы. Говорю, он жив…

Тимонину шатнуло, хотя она плотно сидела на стуле. Кровь отлила от лица. Сволочь, паскуда, этот Глухарев, свинья безмозглая, он просто издевался над ней, как последний садист. Ноги онемели от накатившей слабости. Сердце заныло, застучало.

– Вам плохо? – спросил Глухарев.

– Да, мне плохо, – прошептала Тимонина. – Мне очень плохо.

Врач вскочил, распахнул дверцы стеклянного шкафчика и оросил нашатырным спиртом клочок ваты. Ирина Павловна, повесив руки и откинув голову назад, едва держалась на стуле. Она видела происходящее сквозь густую пелену тумана, ей хотелось упасть на грязный пол и больше с него не вставать.

Валиев подъехал к кафе «Улитка» чуть раньше назначенного времени. Как-никак он торопился за своими деньгами. На сердце было тяжело, неспокойно. Привыкший доверять своей интуиции, бригадир попробовал разобраться в ситуации, обдумать ее и так, и эдак. По всему выходило, что беспокоиться не о чем. Но какой-то червяк, заползший в самую душу, глодал ее и не хотел останавливаться.

Через распахнутые настежь ворота он загнал машину на хозяйственный двор, сказал пару слов рабочему, стоявшему рядом с мусорными контейнерами и гонявшему метлой горячую пыль.

Казакевич еще не подъехал. Валиев, чтобы не торчать на солнцепеке, обогнул «Улитку», вошел в зал через дверь для посетителей и уселся на высокий табурет у барной стойки. С этой позиции просматривался въезд на хозяйственный двор.

– Ну и духота, – сказал он толстой буфетчице, разморенной нечеловеческой жарой, и уставился в окно.

Влив в себя два стакана минералки, увидел, как серебристый «Мерседес», ехавший со стороны Москвы, пересек разделительную полосу, завернул во двор. Валиев встал, поблагодарил буфетчицу и вышел на улицу.

Посередине заднего двора Казакевич, одетый в светлую сорочку и серые брюки, уже стоял перед «Мерседесом», покручивая на указательном пальце цепочку брелка. У своих ног он поставил темный кейс с хромированными замками. За спиной Казакевича маячил плечистый парень в пиджаке, видимо, скрывающем подплечную кобуру. В машине, кроме водителя, сидел еще один мужик, неотрывно наблюдавший за Валиевым. Бригадир снова пожалел, что не взял пушку.

Казакевич улыбнулся, но руки подавать не стал. В тот момент, когда бригадир оказался от него на расстоянии шага, Казакевич оглянулся назад, на махавшего метлой рабочего и рявкнул:

– Хватит тут пыль поднимать!

Рабочий мгновенно все понял, бросил метлу, стянул через голову полотняный фартук и убежал куда-то без оглядки. Казакевич покачал головой и тяжелым взглядом уставился в переносицу Валиева. Бригадир опустил протянутую руку.

Он понял: что-то не так. Хозяин не в настроении, нервничает. С другой стороны, мало ли почему может нервничать человек?

– Вот деньги. – Казакевич показал пальцем на кейс, в котором лежали вчерашние газеты. – Получишь их, когда расскажешь мне все, как было.

Валиев стал пересказывать события вчерашнего вечера с того самого момента, когда он и Нумердышев переступили порог больницы. Рассказал о перестрелке в коридоре, о Девяткине, который появился тогда, когда его меньше всего ждали. И чуть было не испортил всю обедню. Казакевич слушал рассказчика, и змеиная улыбка расползлась на его физиономии.

– Хороший рассказ, но мне он не очень нравится. У тебя есть минута, чтобы придумать другую историю.

Валиев онемел. Ветер поднимал пыль, и эта пыль щекотала нос, скрипела на зубах.

– Я уже все рассказал, – хлопая ресницами, ответил он.

И тут Казакевич, продолжая усмехаться, неожиданно размахнулся и съездил Валиеву кулаком в ухо. Удар был таким неожиданным, что бригадир охнул, пригнул голову и тут же получил в нижнюю челюсть. Он еще стоял на ногах, но уже терял ориентировку в пространстве.