И тут же, перейдя от слов к делу, он схватил своего отпрыска за руку и, развернув его перед собой, залепил парню пониже спины своими черными от грязи и навозной жижи сабо несколько печатей, гарантирующих, как ему казалось, скорейшее излечение от мании воровать пуговицы из материнской шкатулки.

Согласно принципам, пару дней назад сформулированным Лебраком, Тентен начал орать и вопить во всю мочь еще до того, как отец к нему прикоснулся, но еще громче и страшнее он завизжал, когда деревянные подошвы прошлись по его заду. Он испускал такие резкие вопли, что в кухню в слезах вбежала испуганная и взволнованная Мари, и даже пораженная мать умоляла супруга не колотить сына так сильно, полагая, что тот и впрямь терпит смертную муку. Или почти.

– Да я его совсем и не тронул, этого негодяя, – отвечал отец. – В другой раз научу его, как орать из-за ерунды. Я тебе дам копаться в ящиках матери! Если только я хоть раз обнаружу пуговицы у тебя в кармане!

– Нет, нет, не хочу больше казны! С меня хватит! Я больше не могу не сражаться, не могу переписывать всякую белиберду про Мирабо, сидеть после уроков и получать затрещины! Плевать мне на пуговицы! Пусть их забирает кто хочет! Не всё же одному и тому же получать! Если отец найдет у меня в кармане хоть одну пуговицу, он сказал, задаст мне такую трепку, какой я еще в жизни не видал.

Так говорил казначей Тентен на следующее утро, вручая генералу сшитый сестрой плотно набитый хорошенький мешочек.

– И всё же надо их у кого-то прятать, – твердил Лебрак. – Тентен и правда совсем не может больше хранить их, за ним следят. В любой момент он должен быть готов, что его обыщут. Гранжибюс, придется тебе их взять. Ты не живешь в деревне, твой отец никогда не догадается, что они у тебя.

– Таскать этот мешок отсюда в Вернуа и из Вернуа сюда каждый день. Туда и обратно? И что, не сражаться? Мне, одному из самых сильных, самых лучших солдат Лонжеверна?! Уж не смеешься ли ты случайно надо мной? – возразил Гранжибюс.

– Тентен – тоже хороший солдат, но он же согласился!

– Чтобы меня обокрали в школе или по пути домой! А ты не думаешь, что как-нибудь вечерком вельранцы подстерегут нас, а Нарсис забудет спустить Турка с цепи! А когда мы вообще не придем в школу, что вы будете делать тогда? Соображаешь?

– Можно прятать мешок в классе, прямо в парте, – предложил Було.

– Вот дурак! – усмехнулся Крикун. – Когда это ты будешь прятать их в классе? Пуговицы нужны нам как раз после четырех, дурень, а не во время уроков. Ты что, собираешься потом возвращаться, чтобы спрятать их? Ну-ка, расскажи, хитрец, как это!

– Нет! Нет! Все неправы. Так не пойдет, – размышлял Лебрак.

– А где Курносый и Гамбетт? – спросил какой-то малыш.

– Не суйся, – строго отвечал командир. – Они на своем месте, я – на своем. А ты, черт возьми, займись делом. Понял?

– Ой, я спросил, потому что, может, Курносый мог бы забрать мешок. К себе на дерево. Ему бы это никак не помешало…

– Нет и нет! – грозно повторил Лебрак. – Ни Курносый и никто другой. Я придумал. Просто надо найти тайник, чтобы спрятать там наше добро.

– Только не в деревне! Вдруг найдут!..

– Нет, – согласился главнокомандующий. – Местечко надо искать на берегу Соты, например наверху, в старых карьерах.

– Надо, чтобы это было сухое место, потому что, если иголки заржавеют, они уже не годятся. И потом нитка от сырости сгниет.

– Если бы еще можно было найти тайник для мечей, и для копий, и для палок! Мы вечно рискуем, что у нас их отберут.

– Вчера отец бросил мой меч в печку. А прежде сломал его, – простонал Було. – У меня остался только кусочек веревки от рукоятки, да и тот обгорел.

– Да, – заключил Тентен, – вот именно. Надо найти местечко, тайник, какую-нибудь дыру, чтобы сложить туда всё наше добро.

– А что, если построить хижину, – предложил Крикун, – такую, что будь здоров, где-нибудь в заброшенном укромном карьере. В некоторых и так уже есть совсем готовые большие пещеры. Доделаем их, построим стены, а для крыши найдем столбы и обрезки досок.

– Это было бы чертовски здорово, – подхватил Тентен, – настоящую хижину с постелями из сухих листьев, чтобы можно было отдохнуть, с очагом, чтобы разжечь огонь и устроить пир, когда у нас появятся монеты.

– Решено, – подтвердил Лебрак, – построим хижину на берегу Соты. Спрячем там казну, снаряды, пращи, запасем хороших камней. Смастерим «сидаловы», чтобы сидеть, кровати, чтобы лежать, стойки, чтобы хранить мечи, выведем трубу и будем собирать хворост для очага. Как же это будет здорово!

– Надо сразу же найти место, – поторопил Тентен, которому не терпелось как можно скорее определиться с судьбой своего мешочка.

– Нынче же вечером, да, нынче вечером поищем, – согласилась возбужденная компания.

– Если только вельранцы не придут, – уточнил Лебрак. – Правда, Курносый и Гамбетт кое-что для них готовят, чтобы они оставили нас в покое. Если получится, так и будет; если нет – ну что же, тогда выберем двоих, которые отправятся подыскивать наиболее подходящее место.

– А что делает Курносый? Ну скажи нам, Лебрак, – попросил Бакайе.

– Не говори, – шепнул Тентен, толкнув Лебрака локтем, чтобы припомнить ему о прежнем недоверии.

– Придет время – сам увидишь. Да я и сам не знаю. Когда нет войны или сражения, каждый свободен. Курносый делает что хочет, и я, и ты, и вообще все. У нас республика, так-то, черт побери, как говорит мой отец.

Уроки начались без Курносого и Гамбетта. Учитель, расспросив их товарищей о возможных причинах отсутствия, узнал от посвященных, что первый остался дома, чтобы помочь корове отелиться, а второй снова повел к козлу свою козу, которая отказывалась… ну, в общем, не давалась…

Отец Симон, как всегда, не стал настаивать на подробностях, на что шутники и рассчитывали. Поэтому каждый раз, если кто-нибудь прогуливал школу, они, чтобы придумать оправдание, никогда не упускали возможности невинно упомянуть незначительную и очень непристойную причину, точно зная, что отец Симон не допустит дополнительных пояснений.

Между тем Курносый и Гамбетт были очень далеки от забот о плодовитости своих коров или коз.

Курносый, как мы помним, в самом деле пообещал Тугелю, что захватит его; с тех пор он вынашивал планы мести и как раз сейчас приводил свой план в исполнение при помощи своего верного друга и сообщника Гамбетта.