Идеи били, как горные водопады, кучи строительного материала росли на глазах. Курносый складывал камни; Лебрак, выдыхая мощное «хах!», могучими ударами рубил, а потом распиливал толстые ветви; было решено, что гораздо практичнее, чем отыскивать среди молодой лесной поросли будущие балки, стащить из «поленниц» вырубленных в лесосеке стволов штук сорок толстых жердей, которые без колебаний были украдены двумя десятками добровольцев.

Пока одна бригада срезала ветки, а другая плела решетку, он, с топором или молотком в руках, вытесывал, углублял, укреплял внутреннюю часть крыши.

Чтобы как следует закрепить опоры, Лебрак приказал вкопать столбы в землю. По его замыслу, основания столбов в земляных углублениях должны быть плотно обложены камнями, призванными не только удерживать их на месте, но и защитить от влажности. Проделав все это, он в общих чертах установил каркас и соединил его при помощи гвоздей, прежде чем зафиксировать столбы в выдолбленных Тентеном пазах.

Ах, до чего же крепкая конструкция получалась! Он проверил ее, установив сооружение на четырех больших камнях, и прошелся сверху, попрыгал, поплясал – ничто не сдвинулось, не дрогнуло, не хрустнуло! Честное слово, отличная работа!

И до самой ночи, до полной темноты, даже после ухода основной части армии, он оставался там с Курносым, Крикуном и Тентеном, чтобы привести всё в порядок и всё предусмотреть.

Завтра они установят крышу, привяжут к ней букет, черт возьми, как это делают настоящие строители, когда стройка завершена и они окропляют новое здание. Только вот жаль, нет у них бутылки-другой, чтобы достойно отпраздновать это событие.

– Пошли уже, – наконец предложил Тентен.

И через «комнату для совещаний» они отправились в низину Соты к карьеру Пепьо.

– Эй, Курносый, ты мне так и не рассказал, как тебе удалось обнаружить это местечко! – напомнил генерал.

– Ха-ха! – начал тот. – А вот как! Нынче летом мы с дочкой Жан-Клода Титиной гуляли по полям. С нами был пастух крестного, знаешь, тот, из Левирона, который еще все время моргает. И еще двое Ронфу с Побережья, они сейчас работают у хозяина подпасками. И вот мы подумали: а что, если поиграть, как будто мы служим мессу? Подпасок крестного захотел быть кюре. Он снял рубаху и надел ее поверх одежды, чтобы было похоже на стихарь. Из камней и скамейки соорудили алтарь. Братья Ронфу были служками, но они не захотели надевать рубахи поверх штанов. Сказали: потому что рубахи у них рваные, а я зуб даю, что это потому, что они в штаны нагадили. Короче, подпасок обвенчал нас с Титиной.

– Так у тебя ж кольца не было, чтобы ей надеть на палец?

– Я ей надел обрывок тесемки.

– А венец?

– Сплели из жимолости.

– Ух ты!

– Ну да, к тому же у него был молитвенник, он сказал «Dominus vobiscum, oremus»[32], получай по заслугам, «secundum secula»[33], а уж кривлялся-то, кривлялся этот священник! А потом: «Ite, Missa est» – ступайте с миром, дети мои! И тогда мы с Титиной вдвоем пошли, а им сказали не ходить, потому что у нас будет первая брачная ночь. И что их не касается, надолго ли мы. И что завтра устроим мессу в память о почивших родственниках. Мы отвалили через кусты и прямо-таки наткнулись на этот карьер. И тогда мы улеглись на камни.

– А что дальше?

– А дальше я ее поцеловал, вот что!

– И всё? И ты не засунул палец в…

– Знаешь, дружище, чтобы она увлажнилась, слишком грязно. И потом: а что бы подумала Тави?

– Верно, женщины – это грязь!

– Это еще ничего, когда они маленькие, а вот когда они становятся большими, у них в панталонах какой только дряни нет…

– Тьфу! – сплюнул Тентен. – Меня сейчас стошнит.

– Побежали! – прервал их Лебрак. – Часы на башне пробили половину седьмого! Нас поймают!

И на этой женоненавистнической ноте они разошлись по домам.

– Ух, взяли! Ух, взяли! – надрывалась команда из десятка лебраковых рабочих, поднимая, чтобы установить на место, первую тяжелую конструкцию крепостной крыши. И в ритме, заданном этой взаимной командой, двадцать рук, одновременно напрягая свои могучие мышцы, подхватывали сооружение и несли его над карьером, чтобы хорошенько приладить балки в выпиленные Тентеном пазы.

– Полегоньку, полегоньку! – приговаривал Лебрак. – Все вместе! Только бы ничего не сломать! Осторожно! Бебер, еще немного вперед! Всё, отлично! Нет! Тентен, расширь слегка первый паз, он как-то сдвинут назад. Возьми топор. Ну, давай же!.. Отлично! Теперь входит! Да не бойся ты, тут всё прочно!

И, чтобы доказать, как хорошо его творение, Лебрак разлегся на нависающем над пустотой каркасе. Ни одна деталь конструкции не шелохнулась.

– Каково, а? – горделиво пыжился он. – Теперь кладем решетки.

Тем временем Курносый при помощи устаревшего средства в виде каменной лестницы, представлявшей собой некую наклонную плоскость, выкладывал последние детали своей стены. Эта стена, шириной более трех футов, с наружной стороны по воле ее строителя, желавшего скрыть регулярность кладки, была корявой; с внутренней же – совершенно прямой, как будто при ее строительстве использовался оловянный отвес, и тщательно отделанной, отполированной, отшлифованной, вылизанной, целиком сложенной из отборных камней.

Охапки сухих листьев, которые малыши натаскали к входу в пещеру, толстым слоем лежали на плотной подушке мха. Рядом стройными рядами высились чистые аккуратно сплетенные решетки. Работа шла быстро: в Лонжеверне не ленились… когда хотели.

Закрепить решетки оказалось минутным делом, и вскоре плотная кровля из сухих листьев полностью закрывала верх хижины. Справа от входа было оставлено единственное отверстие, чтобы в него мог подниматься дым (ведь в доме будут разжигать огонь!).

Прежде чем приступить к внутреннему благоустройству, Лебрак и Курносый перед всем столпившимся у входа воинством подвесили за обрывок веревки огромный пук прекрасной золотисто-зеленой омелы, среди листвы которой, точно гигантские жемчужины, посверкивали зернышки. «Так всегда делали галлы, – утверждал Крикун, – считается, что это приносит счастье».