– СПИДом? Это что же, Нина нашла зараженную дамочку и заплатила ей, чтобы она меня… – Александр нашел в себе силы усмехнуться. – Говорю, она с лишним рублем ни за что не расстанется. А вообще-то надо провериться, спасибо за подсказку. Все под богом ходим, чем черт не шутит.

– А от вас, простите за вопрос, никто не ждет никакого наследства? – спросил Манихин. – На квартиру, в которой вы живете, никто не зарится? Может быть, у вас вклад какой-то громадный есть, акции, ну, не знаю, на территории дачи клад зарыт и все такое?

– Шутки продолжаются? – невесело усмехнулся Александр. – Понятно… Наследства не жду и не дождусь, надеюсь. Хотел бы, чтобы родители как можно подольше пожили, да они еще и не старые, слава богу. Мы, правда, отдельно живем, но отношения нормальные. По принципу, чем родственники дальше, тем они ближе. Я человек взрослый, у меня своя жизнь. Наследство… какое там наследство, только народ смешить. Отец врач-терапевт, мама учительница русского языка и литературы, так что… без комментариев насчет богатств и накоплений. А по поводу акций, вкладов и кладов одно могу сказать: мы ведь не в романе Иоанны Хмелевской. Это все какая-то необъяснимая нелепость, поймите!

– А вы не заметили, как врач, как мужчина: у этой вашей случайной… партнерши, не побоюсь этого слова, не было никакой сексуальной патологии? – вприщур глянул на него Манихин.

– То есть?

– То и есть, о чем спросил. Почему вы убеждаете меня и себя, что это происшествие – чистая случайность? Если у вашей загадочной незнакомки нет такой сексуальной патологии – вступать в случайные связи именно с врачами «Скорой помощи», – значит, целью этой тщательно продуманной и разработанной операции были именно вы, Александр Данилович Меншиков. Такой вывод сам напрашивается. И если все было так, как вы говорите, если бы ваш водитель не наткнулся на соседку с ключами и сообразительной собачкой, вы могли бы невесть сколько лежать в той квартире связанный, одурманенный. А если бы вас не нашли? Если бы вы погибли? Ну взгляните же в лицо фактам: объектом нападения были вы, именно вы!

– Я не понимаю, почему! – взорвался Александр. – У меня вообще создалось впечатление, что я оказался не в то время не в том месте, а ждали там другого человека, все это подстроено для кого-то другого. Помните, у Пушкина в «Метели» Бурмин рассказывает Марье Гавриловне, как барышня, с которой он из озорства стал рядом перед аналоем, вдруг после венчания восклицает: «Ах, не он, не он!» И падает без чувств. Вот и мне кажется, что эта женщина обнаружила, что я – не он, не он, и…

– И упала без чувств! – зло хохотнул Манихин. – Впечатления у вас, видите ли. Одно впечатление, другое… У меня тоже есть впечатление! Насчет того, что все это – гнусная ложь. Вы просто хотите отказаться от своего слова. От поездки в Хабаровск, от помощи мне…

Он согнулся над переплетением листьев и стеблей, тяжело дыша.

– Петр Федорович, – устало сказал Александр, гнев которого мгновенно погас, притушенный жалостью к этому несчастному, издерганному человеку, – вы можете кем угодно меня считать, но зачем мне такую усложненную байку выдумывать, если б я хотел просто отказаться от поездки? Правда что, детектив детективом! А за каким чертом? Деньги я у вас, слава богу, не взял, так что же мне мешало раствориться в пространстве и больше не появляться? Спокойней оно и удобней, честное слово. Боялся, что вы Серегу ко мне снова пришлете? Но я не из пугливых. Да в конце концов, не верите мне – можно обратиться в милицию. Я вам дам имя, фамилию следователя, который это дело ведет, встретьтесь с ним, поговорите…

Манихин резко обернулся:

– Ну и как вы это себе представляете? Я пойду прямо к следователю или созвонюсь с ним и договорюсь о встрече на нейтральной территории?

Александр мгновение всматривался в набрякшие бронзовые складки на его лице, потом не выдержал – опустил глаза. Да… сколько раз он задумывался о жизни этого человека, а все же не в силах поставить себя на его место. Эта странная болезнь страшна не столько болью, сколько уродством. Трудно представить себе человека, который решился бы показаться людям в таком виде. Вышел бы на улицу, прошел хотя б квартал… «По улицам слона водили – как видно, напоказ. Известно, что слоны в диковинку у нас, так за слоном толпы зевак ходили…» Совершенно так оно и было бы. А вообразить приход Манихина в милицию… да стоит только вспомнить, сколько сил он приложил, чтобы заставить молчать о себе Александра и этого дуралея Витька! И если он, не дай бог, заболеет всерьез, если ему потребуется срочная помощь, например при несчастном случае…

Он даже зажмурился, стоило представить себе бездны, которые клубились в душе этого человека. Сколько же в нем силы… сколько стойкости! В начале знакомства Александр, помнится, готов был резко отказать, если бы Манихин попросил помочь развязаться с жизнью, а сейчас вдруг стукнуло мыслью: «Сам-то ты выдержал бы? Устоял бы? Сам-то не развязался бы?»

– Вы, как я понимаю, жалеете меня? – послышался голос Манихина, и Александр открыл глаза. – Спорим, я знаю, о чем вы сейчас думаете? О том, какой я несчастный, верно? И как у меня хватает силы это терпеть? И что вы бы на моем месте…

Александр опустил голову. Хотелось уши заткнуть, чтобы не слышать, как дрожит этот голос.

– А у меня и не хватает сил, – продолжил Манихин. – Один раз я совсем уже было… сделал это. Но меня спасли. Очнувшись, я убедил себя в том, что должен терпеть. Обязан ждать и терпеть! Жизнь, бог, черт – не знаю кто, но пошлет же мне кто-то средство к спасению! Не может же быть, чтобы это… чтобы это вот так, просто так, ни с того ни с сего! Должен ведь во всем этом быть какой-то смысл!.. – Опять прошло некоторое время, пока он пытался справиться с голосом. – Когда я увидел вас… там, на берегу, я подумал: вот человек, который призван мне помочь. Мне был знак, что надо обратиться именно к вам! Я не объяснял вам смысл этого знака тогда, не собираюсь объяснять и теперь. Да вы все равно не поймете! Никто не поймет, никто…

Он насторожился, вскинул голову:

– Зачем ты здесь?

Александр обернулся, неловко отклеился от стенки, которую подпирал спиной (сегодня ему не предлагали не то что выпить, но даже элементарно сесть!), выпрямился.

В дверях стояла высокая женщина с гладкими черными волосами, стянутыми на затылке. Гладкая кожа, румянец на высоких скулах, темно-карие глаза с тревожным, тревожащим выражением, яркие губы. На первый взгляд ей было лет тридцать пять.

– Что тебе, Анна?

Анна! Вот она какая! А где же та, другая, – Марина?

Услышав резкий вопрос мужа, женщина мгновенно потускнела. Глаза погасли, румянец как бы полинял.

– Ничего, извини. Я просто…

Повернулась и ушла, прикрыв за собой дверь.

Нет, конечно, ей не тридцать пять. Ей куда больше, гораздо больше… за сорок. И она настрадалась ничуть не меньше мужа. Выходит, и ее подвел, обманул, как бы предал доктор Александр Меншиков?

– Петр Федорович, – пробормотал он, чувствуя себя таким несчастным, как никогда в жизни, – Петр Федорович, ну чем хотите клянусь, что я тут ни сном ни духом… Ну, у меня доказательство есть, что я случайно оказался в эту историю замешан! Вы думаете, я почему решил, что меня вместо кого-то другого и в эту квартиру заманили, и… и все остальное? Потому что потом, уже выйдя из больницы, я в кармане брюк записку нашел. Совершенно идиотскую, понимаете? Мне это ничего не говорит, настолько не говорит, что я даже в милиции ни словом о ней не обмолвился. Я ее со злости выкинул. Но я помню, что там было, в той записке…