Сейчас-то по-другому: живи и работай где хочешь, и никто не скажет, что ты предатель родины.

Главное, письма домой пиши…

Но рассказ не про это, а вот про что.

Дружочек!!! Если к тебе тоже приставили какую-нибудь злую и глупую тётю, не грусти. Поговори с родителями. Объясни им, что именно в ней плохого и противного, почему она тебе не подходит. А если это не поможет — просто тихо и спокойно сам сделай так, чтобы она больше к вам никогда не приходила.

Наверное, вы знаете, что я написала пьесу «Все мальчишки дураки». Может быть, вы смотрели такой спектакль в театре, или читали эту пьесу, или просто знаете, что есть история с таким названием.

Так вот. Пора признаваться…

Когда я была маленькая, я организовала тайное девчонское общество «Все мальчишки дураки». Даже не помню теперь, с чего всё началось. Кажется, была начата какая-то война мальчишек и девчонок. Спрашивается, почему? Ведь я всю жизнь дружила с мальчишками.

В детском саду я дружила с мальчишками, потому что девчонки были вредины и воображалы с капроновыми бантами и розовыми пупсами в руках. А я ходила лохматая, моя мама не умела плести косички с бантами — ведь до меня у неё был мой брат совершенно без косичек. Пупсов пеленать у меня не получалось, и от злости я отламывала им руки-ноги. Так что с девчонками у меня не было общих интересов.

Кроме Саши Табаковой — мы с ней вместе придумывали пытки для воспитательниц.

Вот с мальчишками я хорошо дружила в детском саду. Мы тайком проносили чёрный хлеб в спальню и сушили сухари для предстоящего побега. Все они хотели на мне жениться, и мы договорились, что я выйду замуж за всех по очереди — за близнецов Пашу и Егора Коганов, потом за другого Егора, потом за Лёшу Королёва, Гришу, Никиту и, когда уже буду старенькая, за Юру Андреева. Однажды всю эту команду женихов наказали — за то, что у них на руках цветными ручками было написано «Ксюша» и нарисовано сердце, «пронзитое» стрелой. Ни за кого из них выйти замуж мне так и не удалось — Пашу и Егора их мама увезла в Америку, остальные женихи тоже куда-то подевались. Но я их до сих пор помню.

Дальше — школа.

Там вообще какое-то безобразие: девчонок тридцать штук, а приличных людей, то есть парней, — всего девять. Плюс Коля Агеев, его то и дело грозились отдать в школу для отсталых. Рот у него всегда был приоткрыт, и глаза сквозь толстые стёкла очков здорово косили. Однажды, классе в пятом, я опоздала и в пустой раздевалке долго стаскивала сапоги и ненавистные рейтузы. Поодаль возился тормознутый Коля. Вот он упаковал в мешок свои ботинки, поглядел на меня, и глаза его стали ещё косее. Тогда я тоже посмотрела на себя. Оказалось, что дома впопыхах я забыла надеть платье. На мне майка, х/б колготы расцветки типа «за наше счастливое детство спасибо, родная страна» и чёрный фартук. Я так застеснялась, что ушла домой и больше в тот день в школу не вернулась.

И на следующий день я шла туда с ужасом, что все будут надо мной смеяться, насмерть задразнят меня, ведь Агеев им всё рассказал.

Но никто ничего не узнал!

Потом Колю всё-таки перевели в школу для дураков, и я не успела поблагодарить его за благородство.

Недавно я встретила его в метро — рот у него так до конца и не закрывается и косовато-близорукие глаза устремлены во мрак тоннеля — Коля теперь машинист и водит поезда московского метро по оранжевой линии.

Спасибо тебе, Коля. Я тебя помню. Ты хороший. Счастливого пути!

Пожалуй, пора писать другую пьесу: «Не все мальчишки дураки».

Когда я была маленькая, моя мама работала учительницей английского языка в училище для медсестёр. Ей там ужасно не нравилось. Ну, заниматься английским с девочками — это ещё ничего. А вот всякие собрания, заседания и педсоветы мама просто терпеть не могла.

И вот однажды…

Пять уроков закончились. Половина второго. Мы с Иркой и Верой Ильинской идём по Садовому. В булочной куплены свежие булки с изюмом, идём и едим на ходу — красота, наслажденье, жизнь, товарищи, совсем хорошая, как верно заметил писатель Гайдар в рассказе «Голубая чашка».

Верка Ильинская грустит — получила двойку по математике, а дома её всегда ругают за плохие отметки.

— Убегу из дому, — решает Верка. — На стройку. На БАМ. Там нужны рабочие руки.

— Не надо, — отговариваю я. — Там плохо. На БАМе люди болеют и умирают, потому что им не привозят еду и лекарства. Так мой брат говорит, а он жутко умный, он даже родился с открытыми глазами.

— Почему не привозят еду? — Верка удивляется. — Потому что далеко, что ли?

— Воруют много, — с набитым булкой ртом объясняет Ирка. — Это всё потому, что вредителей всяких расстреливать перестали. Вот порядка и нет. Так мой дедушка говорит. Вот при Сталине…

Так беседуем мы, десятилетние пионерки. Прощаемся на углу Каретного и Садовой. Верка вздыхает:

— Везучая ты, Ксюшка… Никогда за отметки не ругают.

Да, за отметки меня не ругают. Но у меня свои «личные трудности».

Рано утром, когда я собиралась в школу, а мама на работу в училище, она дала мне важное и ответственное задание.

— Сегодня у нас в училище после занятий собрание, — сказала мама. — Мне совершенно не хочется там сидеть лишних два часа. Поэтому, пожалуйста, Ксюша, когда придёшь из школы, позвони ко мне на работу, в учительскую, и скажи мне, что у тебя болит живот и что ты просишь меня скорее прийти домой.

— Но у меня не болит живот!

— А ты скажи, что болит. Это никакое не враньё, а ложь во спасение, — строго сказала мама. — Всё, ровно в полчетвёртого звони в учительскую. Я уже буду сидеть там у телефона.

Время подходит к половине четвёртого. Я в ужасе таращусь на телефонный аппарат и даже несколько раз снимаю трубку. Но я не могу!!! Все поймут, что я вру, и вообще, я стесняюсь.

Время идёт. Я мучаюсь.

Звонит телефон.

— Что это значит? — сквозь зубы, то ли от раздражения, то ли чтобы никто не услышал, шипит мама. — Я кому сказала? Немедленно звони сюда…

— Ой, что-то я волнуюсь, — максимально громко и встревоженно говорит она, теперь наоборот, чтобы все слышали. — Дочка трубку не берёт… Ой… Она сегодня с утра что-то плохо себя чувствовала… Животик… А вдруг аппендицит?.. Она ведь там одна, нет у нас никого…

Мама приходит домой. Отпустили с собрания, ведь дома дочка одна с больным животиком.

— А если бы была война?! — взыскательно спрашивает она, и глаза у неё от злости становятся «зелёные, как крыжовник» (правильно папа в рассказах про Дениску написал). — А если бы фашисты тебя спросили, куда побежали партизаны? Ты бы тоже им правду сказала? Бывает просто ложь, а бывает ложь во спасение… Ты видела, что партизаны побежали в ту сторону. И вот приходят враги и спрашивают: «Куда побежали партизаны?» Ты что, им ответишь, как было на самом деле?