вверх, надеясь, что стрельбу услышит городовой, войдет внутрь и преступник окажется в западне.

Но постовой то ли не услышал, то ли замешкался, и Чванову с попадьей удалось выбраться на Большую Морскую. Увидев дворника с револьвером, городовой попытался выхватить саблю. Чванов выстрелил в него. Полицейский упал.

На самой фешенебельной в городе улице около самых дорогих ресторанов денно и нощно дежурили лихачи – с шиком одетые извозчики с отборнейшими конями, запряженными в дорогие закладки с английскими рессорами и дутыми каучуковыми шинами для мягкого хода.

– Эй, ты это куда? – удивился лихач, к которому подсел дворник с какой-то бабой в сарафане.

Дерзкий показал ему револьвер.

– Гони на «Ваську»! – велел он. – Со всей мочи гони.

Краем глаза Чванов заметил, как из сыскной выбежали сыщики с револьверами наперевес.

* * *

Прасковья Матвеевна с Модестом Дмитриевичем и Никитой решили ехать домой, не дожидаясь возвращения сыщиков.

– А мы здесь пока побудем, – решила за всех Тарусовых Александра Ильинична. – Надо отца Игнатия поддержать.

– Боже, да у него всё лицо разбито, – заметила Геля. – Надо перекисью промыть. Пойду её поищу.

Встревоженный Дмитрий Данилович шагами мерил столовую, в которой только что было множество людей, которые празднично закусывали. И всё вдруг переменилось за миг. Отец Игнатий стонет от боли, Федя его утешает, Зина плачет, причитая «Он маму убил! Он мою маму убил!» Женя гладит её по волосам, а подавленный происшедшим Володя сидит в кресле. Удастся ли сыщикам поймать злодея и спасти несчастную Анастасию Григорьевну?

– Эй, ты куда? – спросил Тарусов младшего сына, который направился в коридор.

– В отхожее.

Володя тихо юркнул на черную лестницу, быстро взобрался на третий этаж. Чиркнул серником, зажег свечу. Сняв ботинки, чтобы не скрипеть, вошел в сыскную, дошел до кабинета Крутилина. Слава Богу, он был не закрыт. Подойдя к столу, он увидел стопку синих папок, в которой быстро нашел нужное ему дело. Так же на цыпочках прошел обратно по коридору, затушил свечку, надел ботинки и спустился вниз. Пройдя мимо столовой в прихожую, отыскал свой ранец и сунул туда украденную папочку.

* * *

Пролетев по плашкоутному Дворцовому мосту, закладка, в которой сидели Чванов и Липова, обогнула Стрелку и выехала на набережную.

– Дальше куда? – спросил, обернувшись, лихач.

Дерзкий тоже обернулся и увидел, что за ним гонятся два экипажа.

– На Малый. И побыстрее. Иначе пулей угощу.

Лихач хлестнул и без того летевшую на предельной скорости лошадь.

Городские кварталы на Васильевском острове заканчивались после 17-ой – 18-ой линий. За ними начинались характерные для окраин поля, свалки и кладбища. Заметив, что их экипаж оторвался от преследователей, Дерзкий скомандовал:

– Придержи, скинем бабу.

Лихач уменьшил ход.

– Скажи им, чтобы прекратили погоню. Иначе убью лихача, – сказал Дерзкий Анастасии Григорьевне. – А теперь прыгай.

Попадья уговаривать себя не заставила. Она больно ударилась при падении и скатилась вниз по обочине к ограде, за которой виднелись кладбищенские кресты. Но, невзирая на боль, Анастасия Григорьевна сразу вскочила и выбежала на дорогу. В свете газовых фонарей, тускло освещавших Малый проспект Васильевского острова, её заметил лихач, который вез Крутилина и Яблочкова.

– Баба вон, руками машет, – сказал он.

– Тормози, – велел Иван Дмитриевич.

Следом замедлила ход и пролетка с Назарьевым и Петровым. Когда закладки остановились, Крутилин бросился к попадье:

– Слава Богу, вы живы.

– Он сказал, что убьет извозчика, если продолжите погоню.

Крутилин глубоко вздохнул. Замысел преступника был уже понятен. Вслед за Смоленским кладбищем начиналось Гаванское поле, на котором, как и на Горячем, в землянках и шалашах летом жили люди, не имевшие постоянного угла: нищие, грузчики и тому подобный люд. Поиски там, тем более в темноте, были невозможны.

– Простите, я виноват перед вами, – прижал к себе Липову Крутилин. – Вас захватили в моем доме, вы едва не погибли.

– Раз чувствуете виновным, помогите нам, – спокойно, будто ничего не случилось, сказала попадья. – Игнатий мой – человек хороший, очень хороший. Но бесхребетен с рождения. Постоять за себя не может. А вы, говорят, с митрополитом знакомы. Замолвите за него словечко. Это же Смоленское кладбище, я не ошибаюсь?

– Да.

– Слыхала я, что один из здешних священников недавно помер. Вот бы Игнатию занять его место.

– Хорошо, попробую, – сказал Иван Дмитриевич и вдруг, заметив, что с противоположной стороны проспекта несется лихач, замахал ему руками.

Тот резко остановился. Спрыгнув с козел, перекрестился.

– Уж и не чаял в живых остаться, – признался он.

– Клиент твой на Гаванское пошел? – спросил Крутилин.

– Ну уж точно не в полицейский участок.

– Опознать по фотографической карточке его сможешь?

– Попробую.

– А вы, Анастасия Григорьевна?

– Я-то его хорошо разглядела. Вовек не забуду.

* * *

Когда закончилось Смоленское кладбище и началось Гаванское поле, Дерзкий велел остановиться.

– Держи червончик, – протянул он купюру лихачу.

– Премного вам благодарны, – перепуганным голосом ответил тот.

Дерзкий, выпрыгнув из закладки, удалился в не освещенное ни фонарями, ни луной поле. Но через двадцать шагов его остановили. Как и на Горячем поле, прятавшиеся здесь уголовники ставили дозоры.

– Ты что за гусь?

– К Савелию иду, привет несу от Гришки Курносого.

– Пукалка есть?

Дерзкий достал револьвер. Откуда-то из-за деревьев вышел человек в длинном макинтоше и его забрал, сказав:

– Пошли за мной.

Землянка Савелия, матерого уголовника, заправлявшего всеми делами на Гаванском поле, была завешена коврами. Сам Савелий, громадного роста мужик с бычьей шеей и шрамом на лице, сидел за столом и пил водку с подручными.

Человек в макинтоше открыл дверь, крикнув:

– Савелий, тебе тут живой привет от Гришки Курносого пришел.

– Пусть заходит, раз ещё живой, – хихикнул Савелий.

Кодла смех главаря дружно подхватила. Дерзкий вошел, сесть ему не предложили.

– Вечер в хату, – произнес он.

– Ногам ходу, голове проходу, – ответил Савелий. – Как кличут?

– Толик Дерзкий.

– Слыхал о тебе. Садись, выпей с нами.

– Благодарствую. – Чванов с удовольствием выпил стакан водки, быстро налитый кем-то из челяди Савелия.

– Зачем пришкандыбал?

– Попетюкать[14] наедине, – произнес Дерзкий, обводя рукой подручных Савелия.

Тот щелкнул пальцами, и всех как ветром сдуло.

– Сыскную я нынче обнес…

– Что обнес? – выпучил от удивления глаза Савелий.

– Камеру вещественных доказательств. – Чванов вывалил из карманов украденные кольца и перстни.

– А ты и впрямь дерзкий. Не зря тебе такую кликуху дали.

– Да только застукали меня. Пришлось деру дать. Одного балдоха[15] я сумел дернуть[16]. Но остальные гнались прям досюда. Еле отвязался. Надо бы личину поменять. Верхотура[17] моя в «Малиннике». Отправь кого-нибудь туда, – Дерзкий пододвинул Савелию пять колец с бриллиантами.

Тот свистнул. В землянку тотчас заглянул один из