– Так тебе и надо, – устало ответила Эмма. – Я отдала тебе свои картины с непременным условием, что ты не станешь их никому показывать.

– Но я и не собиралась! – Дельфина бросила взгляд на дверь. – Я повесила их в зеленом салоне. Ты же знаешь, что, кроме членов семьи, там никто не бывает. Но Гидеон в прекрасных отношениях с лордом Локвудом, поэтому пришлось принять лорда там и… Да, он видел их, Эмма. И он влюбился в них! Он сказал, что они прекрасны!

– Тогда за ним надо присматривать. Он явно извращенец.

– Мне это тоже показалось немного странным, – наморщила носик Дельфина. – Знаешь, о чем я тогда подумала?

– Понятия не имею. Я и не знала, что ты так часто думаешь.

– Я подумала, что граф Локвуд славится умением находить новые таланты! И если он покажет твои картины на своем балу, то сделает тебя лондонской знаменитостью!

– Скорее уж мишенью для сплетен. – Эмма снова принялась шагать по комнате. – Дельфина, ты же знаешь, что я намерена сделать себе имя. – Она действительно на это рассчитывала. – Но этими картинами его не сделаешь.

– Хорошо, какие еще картины у тебя есть?

Милая кузина. Как всегда, прямолинейна.

– Будут. В этом все дело. Когда я вернусь из Италии… – Не понимаю, почему нужно ехать так далеко, чтобы научиться рисовать более приятные вещи.

– Когда я вернусь, у меня будут работы, которые можно показывать. Но если прежние картины погубят мою репутацию художника, то на новые уже никто не взглянет.

– Вот поэтому я и сказала Локвуду, что нельзя называть твое имя. – С довольной улыбкой Дельфина опустилась в кресло. – А теперь сядь, Эмма, и выпей чаю. Он просто замечательный.

– Послушай, Дельфина, – внезапно вспомнила Эмма, – в письме ты сообщила, что лорд Чад показал картины Локвуду спьяну.

– Да? Ну, ты же знаешь, как я все путаю…

– Не такая уж ты бестолковая. – У Эммы вдруг закружилась голова. Она опустилась в старинное кресло. – Скажи правду. Ты намеренно показала ему картины?

Потупившись, Дельфина вертела в руках чашку.

– Тебе не кажется, кузина, что твои предположения выставляют меня в очень незавидном свете?

Эмма покачала головой, год назад это убило бы ее.

– Признавайся, – мрачно сказала она. – Говорят, это облегчает душу.

Дельфина подняла на нее глаза:

– А еще говорят, что кровь гуще воды. И что родная кровь важнее соблюдения незначительного обещания. Так?

– Это не незначительное обещание. Ты просто ничего не понимаешь!

– Да, не понимаю, поскольку ты не пожелала мне ничего объяснить! Ты никогда этого не делала!

Эмма смотрела на огонь в камине. Ей хотелось бы все объяснить. Она часто об этом думала. Но с чего начать? Возможно, с Авиньона, где она оказалась несколько месяцев спустя после возвращения.

«Ты должна выбраться из Даррингема, кузина. Ты меня пугаешь». Так что ей снова пришлось путешествовать по воде. Она перебралась во Францию и очутилась в мире летней красоты. Она много работала в Авиньоне, стараясь удовлетвориться цветами. Ее палитра состояла из разнообразных оттенков зелени и лаванды, и ее уже от них тошнило.

Она сошла бы с ума, если бы осталась там.

Вот почему она вернулась в Джемсон-Парк, к очередному приступу мрачного настроения. Она неделями лихорадочно работала, запираясь в миленькой студии. Струившийся в окна солнечный свет казался насмешкой – слишком веселое освещение для нарастающего мрака на холсте. А краски, которые она выбирала, надолго лишили бы сна впечатлительного ребенка.

Когда Эмма выплеснула свою депрессию на холсты, ей захотелось избавиться от картин. Какой же она была идиоткой! Вообразила, будто со всем покончила. В первые два года сюжеты так и рвались на холст из ее души.

И только одна картина – единственная! – без крови. Эмма начала ее во время тяжелого возвращения домой. Работа помогла ей не сойти с ума, когда волны, вздымаясь, захлестывали иллюминатор, словно маня в морские глубины. Но Эмма так и не закончила картину. Она рисовала его лицо, чтобы выразить любовь, надежду, веру. И когда ее огромная ошибка стала очевидной, не могла придумать, как уничтожить картину. Теперь она старалась об этом не думать.

В моде были более приятные сюжеты. Эмма начала работу над несколькими картинами. Маленькие девочки, деревенские праздники, зимние пейзажи… Они, по ее мнению, были ужасны. Безжизненны. Наверное, она извращенная натура. Ее странный талант раскрывается только при изображении насилия.

– Извини, – прошептала Дельфина, – Я хотела как лучше. Ты можешь меня простить?

Что еще ей оставалось делать? Сжав губы, Эмма кивнула.

Просияв, Дельфина взяла чашку и подалась вперед.

– Да, я показала ему картины. Нужно было что-то сделать, чтобы вытащить тебя из той дыры! Ты слишком долго там пряталась…

– Я не пряталась. Я рисовала, художники занимаются именно этим.

– Но это противоестественно!

– Это было неодолимое влечение, – спокойно возразила Эмма.

– Не сердись. Разве ты в юности не хотела стать знаменитой художницей?

– Обрати внимание: знаменитой, а не скандальной.

– Послушай, Эмма, ты должна воспользоваться подвернувшимся шансом. Я знаю, что ты боишься столкнуться, с Маркусом…

Эмма удивленно фыркнула:

– С этим подлецом? Вот еще!

– Ох уж эти новые герои. – Дельфина закатила глаза. – Он такой грубый. Лопается от награбленного, если верить слухам. Погряз в игре. Но тебе не стоит беспокоиться. Локвуд терпеть не может претенциозности. Я уверена, что виконта на балу не будет!

Эмма закрыла глаза. Кузина говорит так, будто все уже решено.

– Дельфина, эти картины… они не из приятных. Идея выставить их на балу мне кажется совершенно безумной.

– Позвольте с вами не согласиться, мисс Мартин.

Эмма поднялась одновременно с кузиной.

– Мы не слышали, как вы вошли, – сказала Дельфина.

– Простите, что заставил вас ждать, – поклонился лорд Локвуд. – Графиня, вы, как всегда, прелестны. – Он поднес к губам руку Дельфины и переключил внимание на Эмму.

– Милорд. – Она подала руку.

Лорд Локвуд, лет тридцати с небольшим, с выгоревшими светлыми прядями в каштановых волосах и поразительными янтарными глазами, был красив. Он окинул Эмму внимательным взглядом, напомнив ей тигра, оценивающего добычу.

– Мисс Мартин, – Локвуд широко улыбнулся, – если я кажусь вам смущенным, то только потому, что не ожидал, что вы так молоды.

На самом деле он совершенно не смутился, Эмма подозревала, что он крайне редко оказывается в таком состоянии.