Если так задуматься, это был достаточно традиционный текст об обретении веры. Все составляющие были налицо: прозревший избранник, темная пещера, свет новой веры, несколько учеников, последовавших за учителем, и т. д. Следовательно, таблички вполне могли быть каким-то религиозным текстом. Только зачем было его зашифровывать никому не известными знаками? Что-то в этой гипотезе не клеилось. Любой религиозный текст создан для того, чтобы все могли иметь к нему доступ. Иначе в его существовании нет никакого смысла. Какой текст ни возьми: Книгу Мертвых, Веды, Авесту, Теогонию, Тору, Библию, Дао дэ цзин, Коран – все доступны огромному большинству. Зашифрованными могли быть только эзотерические тексты, понятные ограниченному числу посвященных. Тогда таблички – часть тайного знания. Но какого? Ответ на этот вопрос на данный момент она могла найти только способом гадания на кофейной гуще. Магические руны? Пиктограммы вроде загадочной культуры Винча? Древняя неизвестная письменность хазар? Но знаки больше напоминали иероглифы, нежели руны и пиктограммы, хотя специалистом ни по тем, ни по другим она не являлась. Она вспомнила разговоры с псевдо-Бикметовым и один из их последних споров об обращении хазар в иудаизм. Как они тогда договорились до причин обращения Булана, она не помнила, но зато продолжение надежно закрепилось в ее памяти:

«– А что, если иудеи убедили его совершенно другими методами? – странно улыбаясь, произнес Бикметов.

– Какими?

– Как это в Библии говорится: «Явили чудо»!»

Тогда Кася только удивилась подобным рассуждениям и совершенно неожиданному мистицизму ее собеседника. Но теперь все услышанное принимало совершенно другой оборот, эти слова сейчас она понимала по-другому. Версий было несколько. Во-первых, прибывшие в Хазарию беженцы из Вавилона, возможно, понимали, что исторический Израиль потерян надолго. Поэтому и приняли решение заново создать землю обетованную и построить новый Израиль на берегах Каспийского моря, обратив в свою веру кочевников. Технические достижения и фокусы факиров Ближнего Востока вполне могли сойти за чудо. Хотя хазарский каган вряд ли мог походить на простодушного африканского царька времен европейской колонизации, способного продать душу за пару связок стеклянных бус. Тогда оставалось второе, а именно: им действительно была известна некая тайна, и они решили открыть ее дружественно настроенному кагану, чтобы перетянуть на свою сторону. В пользу этой гипотезы говорил странный материал, из которого были изготовлены таблички, и загадочная письменность.

Но даже это предположение никоим образом не отвечало на вопросы: что эта была за тайна и какое отношение имели к ней таблички? И самое главное, каким образом все это связано с убийствами и взрывами на месте раскопок? Словно Булан любыми способами старался сохранить доверенный ему секрет. «Только Булан тут совершенно ни при чем!» – одернула она себя. Сейчас было не место и не время погружаться в мистику. Кася решила еще раз просмотреть найденное и перевод текста. Может быть, что-то ускользнуло от ее внимания? Она пристроила ноутбук на вагонном столике, предварительно спросив разрешения соседа по купе, плотного сорокалетнего мужчины с ежиком начавших седеть волос и грустным взглядом покинутого на произвол судьбы пса. Но сосед был погружен в чтение какой-то книги и только буркнул, что стол ему совершенно ни к чему. Кася открыла письмо Рэйли и еще раз перечитала. Стала прокручивать съемку скрытой камерой. Порадовалась собственной предприимчивости. Учитывая, что от самих раритетов и от всей аппаратуры экспедиции остался только прах, Касина предусмотрительность была достойна уважения. Она смотрела внимательно, во всех подробностях, останавливая время от времени, пока две детали не привлекли ее внимание. Во-первых: выражение лица стоявшего в стороне лже-Бикметова. Оно было совершенно неожиданным. Что это было – отвращение, страдание, страх? Что угодно, но только не радость открытия и возбуждение первооткрывателя. Во-вторых: повариха, попавшая на минуту в объектив ее камеры. Татьяна Лузгина разговаривала по мобильнику, лицо ее было напряженным, но на поднятие саркофага она не смотрела. Взгляд ее был направлен совершенно в другую сторону, и именно это было интересным. Повариха внимательно следила за человеком, выдававшим себя за тюрколога Казанского университета Рината Бикметова. Кася задумалась. Что все это могло означать? Она решила по приезде в Москву позвонить Осокину – может быть, у него были новости – и обратить его внимание на эти моменты на съемке. И восстановить, если удастся, дружественные отношения.

Колеса стучали, вагон уютно качался. Она любила это состояние – чувство дороги, которое возможно было ощутить только в поезде, за отсутствием лучшего – кибитки, например. Она вновь вернулась к тексту, предоставленному специалистами Рэйли, и стала сравнивать с текстом Алеши. Они напоминали друг друга, за исключением нескольких деталей. Но эти детали были несущественными. Например, в переводе второго отрывка Ландауэром мальчика называли просто найденышем, а в переводе Алешиного друга он звался «найденным в воде». Все остальное было похоже как две капли этой самой воды. Она задумалась, рассеянно разглядывая проплывающие за окном пейзажи.

– Да, только люди способны отказываться от своей истинной натуры, – произнес тем временем сосед.

– Что? – не поняла оторванная от собственных мыслей Кася.

– Это я так, думаю вслух, – отозвался сосед, – читаю книгу по популярной биологии, и пришло в голову, что все в природе установлено четко и правильно, и только человек способен действовать шиворот-навыворот.

– Например?

– Возьмите альтруизм: какому растению или животному придет в голову жертвовать собой?

У Каси на языке вертелось опровержение, но никаких конкретных примеров в голову не приходило. Тем временем сосед продолжал:

– Конечно, самка способна пожертвовать собой ради детенышей. Это не альтруизм, а инстинкт продолжения рода. Вижу, что не убедил, – прочитал он сомнения на Касином лице.

Она покачала головой:

– Честно говоря, нет.

– Хорошо, я привел неудачный пример. Возьму что-нибудь полегче: попробуйте заставить плотоядное животное или растение стать вегетарианцем?

– Сложновато, – улыбнулась Кася.

– А человек все может, – взгрустнул сосед, словно эта проблема была для него слишком личной.

– Не всегда, – возразила Кася, не представлявшая себе жизнь на морковных котлетах.

– А если не может, тогда заставят, – продолжал настаивать сосед. – Поэтому я и говорю, что иногда человеческое общество мне кажется ущербным и нездоровым!

Похоже, перед Касей была одна из жертв набиравшего в общесте обороты вегетарианства. Но в душу лезть ей не хотелось. Мужика потянуло на откровения, но она справедливо опасалась, что потеряет большую часть дня. В поезде всегда присутствовал риск нарваться на разговор по душам, затягивающийся далеко за полночь. Иногда ей это нравилось, но на данный момент времени слушать излияния у нее не было. Но и обижать соседа не хотелось, тем более тот, по всей видимости, пошел на «взлет», и остановить его будет трудно.