Волосок, на котором держалась “Фея-крестная”, дрожит и трещит, грозя вот-вот оборваться.

Кирсанов уже объяснял мне, насколько паршивы сливы сценариев в сеть. По сути своей экранизации снимали во многом для моей аудитории. Именно она должна была обеспечить положительную поддержку и задать хороший старт сборам. Это потом уже должны были подтянуться заинтересованные сторонние зрители.

Но что такое экранизация? Адаптация книги. Её не дословное исполнение. Некоторые сцены мы с Димой сокращали, некоторые убирали, некоторые расширяли и изменяли, чтобы добиться большей эффектности. И новых ощущений от фильма моим читателям уже не видать, если сценарий все-таки сольют. Не говоря уже о том, что "все не так, и книга лучше", несправедливое, но гарантированное троллье мнение, которое за время съемок прочно укрепится в головах людей и лишит нас последней надежды на хорошие сборы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И вы поэтому хотите… заморозить? — сипло спрашиваю я, стискивая руки на коленях.

— Хочу, — Кирсанов тяжело вздыхает, с ощутимым сожалением, — Дима предлагает делать на страх и риск, но я не могу соглашаться на заведомо убыточное предприятие. В нашем контракте есть пункт о форс-мажорах. Вот это наш форс-мажор. Проект придется заморозить, как бы Дима ни стоял на своем.

Заморозить — это для зрителей. Для всех участников кинопроизводства, заморозка — это провал, отказ, и… Фильм по моей книге не то что не увидит свет, но умрет чуть ли не в самом начале своего зарождения.

И в глазах моих щиплет от обиды. Вот почему так? Почему? Блин, да лучше бы мне вообще ничего не предлагали, чем вот так. Окунуться в это, размечтаться, выпустить на волю детское и заветное, то, что я себе позволяла, когда еще умела мечтать, а не когда это умение мне напрочь отшибло взрослым цинизмом.

— Полина, я правда понимаю, как для вас это обидно, — негромко произносит Кирсанов, и в его голосе я чувствую искреннее сочувствие. — Но знаете, сколько спонсорских средств будет отозвано, как только будет обнародован сценарий фильма? Мы концы с концами не сведем. Абсолютно. И это будет провал, а какой смысл, зная об этом, на это соглашаться?

— Как только? — чуть вздрагивающим голосом уточняю я. — То есть еще не обнародовали?

— Еще нет, — Илья Вячеславович морщится и качает головой. — И пока не обнародовали — мы еще можем делать вид, что у нас все в порядке, но тут вопрос дня-двух. Сценарий украден вчера. Есть вероятность, что вор просто еще не нашел времени оцифровать распечатку. Может быть, они хотят, чтобы мы сценарий выкупили — это был бы еще приемлемый, хоть и поганый вариант, если, конечно, не будут сделаны копии. Но опять-таки, я уже успел навести справки — среди известных мне охотников на сценарии слухи о “Фее-крестной” не ходили. Маловероятно, что удастся обойтись без огласки.

Самое паршивое в этой ситуации — нужно бы держать лицо. Хотя не хочется, хочется только разреветься. Для меня ведь это было как маленькое чудо, я поэтому так легко ввязалась именно в съемки, мне хотелось увидеть как мое самое заветное желание воплощается в жизнь. Я хотела увидеть рождение этого фильма от первого и до последнего кадра, а уж авторский предпоказ мне снился в самых радужных сказочных снах. И вот теперь — облом. Заморозка. И нет, разумеется, я с этого что-то поимею, формально Дима — сотрудник Кирсанова, виноват он, издательство наверняка отсудит и себе, и мне какую-то компенсацию. Но… Это деньги. Только деньги. А воплощенной мечты у меня уже не будет.

— А если ты сменишь только книгу-первоисточник? — вдруг произносит Варламов, глядя куда-то в пространство. — У Полли есть не одна пригодная к экранизации книга. Мы потеряем три недели. Но это же проще, чем тебе начинать какой-то новый проект?

Кирсанов бросает на Диму красноречивый взгляд.

— И как по-твоему я это объясню спонсорам?

— Так и объяснишь, — Дима пожимает плечами, — по вине сотрудника произошел форс-мажор, но ваши средства не пострадают, господа-вкладчики, мы уже работаем над альтернативным проектом.

— Часть откажется.

— Да брось, — рвано выдыхает Варламов, глядя в одну точку, — у тебя имя и репутация. Они же хотят получить прибыль со своих денег, не так ли? Они вкладывают в тебя, а не в конкретный сценарий. Ты приносишь бабки, Илья. Ты сроду не вписывался в невыгодные проекты.

— Дим, что за прожектерство? — утомленно спрашивает Кирсанов. — У нас нет синопсиса, и договор с издательством Полины составлен на другую книгу.

— Я сделаю тебе синопсис к послезавтра, — тихо откликается Дима. — Новый сценарий выработаю за две недели, без зарплаты. Убытки все вписывай в иск, взыщешь с меня же. Неужели ты не сможешь выкрутиться из ситуации?

— А какая мне выгода в этом? — емко интересуется Кирсанов. — Ты предложил мне этот проект и так налажал уже на старте. Предлагаешь мне согласиться на твой проект еще раз? И ради чего?

Что забавно, я слышу совсем не то, на чем акцентирует Кирсанов. Я слышу: “Ты предложил мне этот проект…”

Серьезно? Я это правильно понимаю хоть?

— А ты хочешь что-то конкретное? — Дима тем временем остро смотрит на Илью Вячеславовича.

— Пять лет эксклюзивного договора, — Кирсанов щурит свои темные глаза. — И половина твоей зарплаты в первые два года уходит в мой фонд на возмещение убытков. И ни влево, ни вправо, ни в какие другие проекты ты не ввязываешься, дружок.

— Предлагаешь мне влезть в твою кабалу? — саркастично интересуется Дима.

— Ты же предлагаешь мне согласиться на целую кучу проблем со спонсорами и переоформлением договоров, — хладнокровно откликается Кирсанов. — Ты хочешь, чтобы у госпожи Бодлер была экранизация? Окей, я оценил этот твой порыв. Но будешь ходить в моем рабстве, раз такой кретин.

Я вижу, как твердеет Димино лицо, как обостряются скулы и сужаются глаза. Предложение ему насмерть невыгодно, это очевидно.

— Готовь документы, — хрипло выдыхает он. — Хотя я и не понимаю, на кой черт тебе такой косячащий сотрудник.

— А что тебя, уволить? — скалится Кирсанов. — Освободить от работы? Нет уж. Будешь пахать столько, что сам пожалеешь. И только на меня, потому что виноват ты передо мной.

У меня идет кругом голова. Вот, правда. И я… Я не понимаю, что в этом случае делать мне.