— Я шокирована. И очень расстроена. Но ничего не исправишь. На искусственные роды я тебя не отправлю. Значит, будем готовиться к твоему скорому материнству.

— А как же поступление в театральное училище?

— Придется отложить до следующего года.

— Если у меня будет грудной ребенок, я не смогу учиться. Мне лучше забыть о карьере актрисы.

— С ребенком я помогу. Слава богу, здоровье позволяет.

— Бабулечка, какая ты у меня… — И она бросилась обнимать пожилую женщину.

— Кого ты хочешь, мальчика или девочку? — спросила та, поцеловав внучку.

— Девочку, — без раздумий ответила Маша. — Я назову ее Сашенькой.

— Хорошее имя. И мальчику, если что, подойдет.

— Да, — улыбнулась Маша. — Устала я, бабуль, пойду посплю.

И удалилась в свою комнату. Но, забравшись под одеяло и закрыв глаза, не смогла уснуть…

Она ждет ребенка от Зураба.

Какая насмешка судьбы! С Дато они занимались любовью много раз, и она даже мечтала о том, чтобы забеременеть от него. Пусть даже в шестнадцать. Но всегда «проносило». А с Зурой она переспала всего разок. От тоски. Без удовольствия. И вот результат — пятнадцатинедельная беременность.

Маша тихонько заплакала. За сегодня она пролила столько слез, что думала, иссушила уже каналы, по которым они текли. Но нет! Их запасы неисчерпаемы…

Ночью она все же смогла немного поспать. Но отдохнуть не получилось. Снилось что-то тревожное. А порой страшное. Что конкретно, Маша не смогла вспомнить поутру. Знала одно — в ее кошмарах присутствовал Дато. И был таким, каким она видела его в последний раз… Ненавидящим!

* * *

Она легко переносила беременность. Как будто ребенок, росший внутри ее, понимал, что нежеланен, и не хотел лишний раз вызывать у матери негативные эмоции.

Маша набрала пятнадцать кило. Это очень ей шло. Живот рос не сильно, ее беременность в глаза не бросалась. Многие молодые люди думали, что перед ними просто упитанная девушка с пикантным животиком, и пытались за ней приударить.

Роды начались за месяц до срока. И на свет появилась девочка Сашенька…

Копия своего отца!

Маша, когда увидела ее, поразилась, как может крохотный комочек, сморщенный и красный, так походить на своего родителя. И дело не в чертах лица, они могут измениться, а в его выражении. Такое же угрюмое, как у Зуры. Когда Сашенька хмурилась и сжимала губки, она была вылитая — он.

Девочка родилась раньше срока, и ее, естественно, опекали. Маша не сразу начала ее кормить. Она ходила к барокамере, смотрела на дочь и пыталась понять, проснулась ли в ней материнская любовь. Казалось, что нет. Глядя на Сашу, она чувствовала, как ее наполняет нежность. Но Машу всегда умиляли младенцы. Устав копаться в себе, она стала дожидаться первого кормления, чтобы все выяснить. От многих лежащих с ней в палате женщин она слышала, что именно в тот момент, когда ребенок прикасается к соску своим беззубым ротиком, в роженице и открываются все «чакры» материнских чувств.

И вот наконец ей принесли Сашеньку. Маша поднесла ее к набухшей груди. Девочка вцепилась в сосок и начала жадно сосать молоко. Выражение личика было сосредоточенное. Точно как у Зураба, когда он прорисовывал мелкие детали на своих картинах. Маша смотрела на свою дочь и…

Ничего не испытывала!

Их выписали. У роддома встречала бабушка. А кто еще? У Маши, кроме нее, никого не было.

Потекли дни, похожие один на другой. Кормление, купание, стирка, глажка. Маше хотелось выть от отчаяния. Ей казалось: все, жизнь кончена.

Маше исполнилось восемнадцать. На день рождения бабушка подарила ей конвертик с деньгами (продала серьги с топазами). Этой суммы должно было хватить на пять месяцев занятий с педагогом по актерскому мастерству. «Иди к своей мечте, девочка! — сказала бабушка. — Я в тебя верю!»

«Дрессировать» Машу взялась бывшая преподавательница ГИТИСа, семидесятилетняя женщина со скверным характером. Учеников она брала редко, и только тех, кого считала перспективным. Бездарей даже за очень большие деньги не бралась дрессировать (она сама употребляла это слово).

Учиться у старой ведьмы было трудно. Она изводила Машу придирками и давала кучу домашних заданий. Тот факт, что у девушки есть грудной ребенок, который отнимает много времени, ее не волновал. «Ты или актриса, или мать, — безапелляционно заявляла она. — Выбирай!» Сама она родила сына в двадцать семь, на пике карьеры. Посвятила себя семье, о чем потом жалела все годы. Выпав на несколько лет из киносреды, она позволила занять свое место другим. Когда пожелала вернуться, его ей уже никто не уступил. С мужем она в конце концов развелась. Сын вырос неблагодарным, черствым, эгоистичным. Тянул из матери деньги, а когда та перестала чадо субсидировать, наплевал на нее. И осталась она в сорок шесть у разбитого корыта: ни ролей, ни семьи. Хорошо, на преподавательское место взяли. Вуз стал ее жизнью. Преподавание — творческой реализацией, коллектив — семьей, ученики — детьми. Но и этого она лишилась. Ее характер с годами чудовищно испортился, женщину выпихнули на пенсию в шестьдесят. В семьдесят она считала свою жизнь неудавшейся из-за своего материнства. Тот факт, что большинство актрис, имея детей, смогли реализоваться в профессии, она в расчет не брала.

В мае бабушка увезла правнучку в деревню. Сашенька в Москве была вялой и плаксивой. Ей явно не помешает свежий воздух и натуральные продукты. Маша, пока готовилась к экзаменам и сдавала их, жила одна. К своим наведывалась лишь в выходные. Почти полгода занятий не прошли для Маши даром. Она кое-чему научилась. И без особого труда поступила в театральное училище. Когда же ее зачислили на первый курс, присоединилась к семье.

Дочке было уже одиннадцать месяцев. Она как-то незаметно для Маши подросла. Молодую маму больше заботила собственная жизнь, чем дочкина. Занималась она ею на бегу. Между делом. Машу немного мучила совесть, и она решила посвятить все время, оставшееся до начала учебного года, своему ребенку.

— Тебе не кажется, что с Сашенькой что-то не так? — спросила она у бабушки через неделю.

— Кушает хорошо. Не болеет. Плачет мало. Все с ней прекрасно.

— Но она по-прежнему вялая. И очень мало двигается. Я посмотрела на соседского мальчика Сашенькиного возраста. Он как юла. И уже ходить начал. А наша Сашенька сидит с трудом.

— Дети по-разному развиваются. Твой отец пошел в год. Я думаю, рано беспокоиться…

Но Маша беспокоилась. Чем больше она присматривалась к дочери, тем крепче становилась ее уверенность в том, что Сашенька сильно отстает в развитии. Вскоре и бабушка стала к этому склоняться. В конце августа они всей семьей вернулись в Москву. Решили показать ребенка специалисту.

— Подозрение на олигофрению, — плача, сообщила Маше вернувшаяся с приема бабушка. — Но диагноз не точен. Велели наблюдать за развитием. Вести дневник.