– Ты, ты, ты… Прекрасный, вот. Я тебя люблю, – только и выдохнула она на улице через несколько часов.

– Сейчас ко мне. Мама уехала на дачу к подруге, раньше девяти не вернется, – хрипло сказал юноша.

Добрались быстро. Разговаривать не хотелось, ибо впечатления и ощущения были невыразимы, а все остальное мнилось пустяками, на которые не тратят слов. Машу хватило на одну фразу:

– Я почему-то не могу говорить.

Игнат кивнул. Его распирал избыток вдохновения, который никому не был нужен на площадке. А блистающие независтливым восхищением глаза невесты, не выпускавшей его руку из своей, заставляли безоглядно верить в себя. В эти минуты актер был всемогущим. Вера, подобно крыльям, выбивалась из него самого, проламывала стенки и крышу вагона метро, бетон тоннелей, землю, асфальт и затмевала все сущее. Он не заметил пути домой и возжаждал в экстазе пережить высокую трагедию из-за низкого преступления. Проще говоря, не соображая, почему и зачем, Игнат Смирнов выложил Маше Шелковниковой всю правду о безответной любви к другой женщине. О своей просьбе найти кого-то, похожего на нее, о марафоне по барам и кафе, о том, как повелительница указала на девушку в черном платье и жемчугах на длинной шее, велела знакомиться именно с ней, обязательно жениться, предрекла небывалое счастье и исчезла. Он не скрыл, что просил освободить его от данного сгоряча слова, что все эти дни неуклонно влюблялся в не им избранную суженую. Наконец, содрав с себя и Маши одежду, прижал невесту к себе и заявил, что теперь любит ее сильнее, чем виновницу их встречи. Парень игнорировал описательные детали, и чудилось, что в его рассказе все слова – с большой буквы. Маша восприняла смысл вдохновенного монолога так: ее жених в муках и корчах перешел от идеальной любви к реальной. Объектом первой была какая-то гордая дама, которой он совершенно не был нужен, объектом второй – она. Все прочее девушка сочла выдумкой в стиле кинообраза, из которого Игнат еще явно не вышел. И, ненадолго отстранив ласковой рукой его губы от своих, успела сказать:

– Если ты умеешь так любить, мне повезло.

Я больше не пью. И я разочаровалась в актерстве. Злосчастная профессия, в которой приходится продавать талант, тот дар, о котором Христос говорил: «Бесплатно получили, бесплатно и отдавайте». Наверное, попытки заработать на дареном и караются столь жестоко. Да, некоторые удостаиваются славы. Но они избранные – их желания совпали с тем, что им предназначил Бог. Остальные должны либо годами стучать в запертую дверь и вдруг да получить удачу «по неотступности своей», либо погибнуть. Не хочу, как известная некогда актриса, твердить в интервью о том, что овации – ерунда по сравнению с ладом в семье, о своем приходе к Богу, исключившем притворство и суету из бытия. И на последний вопрос, мол, не снимаешься – твое дело, но покажись людям, которые тебя помнят, ответить: «Они помнят меня молодой, красивой и стройной. Старая, неухоженная и толстая я их разочарую»…

Из дневника Веры Вересковой

Миновало две недели. Лиза Шелковникова уже послала рукопись в издательство, за что удостоилась цветистой похвалы Ильи Борисовича Полянского. Сергей закончил то, ради чего временно отменял все радости жизни. Пора было выполнять данные друг другу обещания. Писательница легко убедила себя, что теперь близость со сценаристом – награда ей за труды. Она убрала из ванной зубную щетку Маши, из прихожей – ее тапочки, из гостиной – фотографии. Поставила ноутбук на журнальный столик и заперла на ключ двери своей и дочкиной комнат. Явился объект мистификации, выслушал байку о снятом на пару-тройку месяцев угле и разочарованно протянул:

– Жаль, безлико все, немо, глухо, слепо. Ничего от тебя, о тебе…

Раздался звонок. Уязвленная отсутствием у Сергея чутья на нее в ее же собственном доме и нелестной характеристикой обстановки Лиза впустила Игната Смирнова. Тот удачно не был занят в этот дневной час, вместе с невестой поджидал сценариста на скамейке во дворе и поднялся в квартиру почти следом за ним. Мужчины обменялись рукопожатиями, Лизу молодой актер раскованно чмокнул в щеку и безо всякого выражения, не давая превратить какое-нибудь слово в повод его задерживать, сказал:

– Привет, мама, я на минуту, в офисе дел по горло, хоть ночуй там, представления не имею, удастся ли в ближайшие дни вырваться. Вот то, что ты просила, нет, не оставляй гостя, я занесу в кухню.

Он потряс матерчатой сумкой, из которой вызывающе торчал длинный батон – Маша настояла для правдоподобия, и уверенно скрылся с глаз. Романистка вышла в прихожую, сценарист повлекся за ней, через десять секунд там же оказался мнимый сын, избавившийся от авоськи.

– Выпей с нами чаю, так редко видимся, – подала отчего-то дрожащий голос Лиза.

– Извини, никак. Но я позвоню вечером. Сергей, до свидания.

– Приятно было познакомиться, – отозвался тот, и они снова приложили ладонь к ладони.

– Пока, мама, – сказал Игнат и, смеясь, подставил щеку.

Лиза смущенно коснулась ее губами и подумала: «Молодец, мальчик. Весьма достоверный обмен поцелуями при встрече и расставании».

– Не гони как сумасшедший. Будь осторожен, – напутствовала она.

– «Будь здоров! Обязательно буду», – процитировал Высоцкого Игнат и взглянул на сорокапятилетнего Сергея, будто сделал ему одолжение.

Сценарист кивнул с нервным смешком. Вероятно, актер решил, что «достучался до зрителя», и легко покинул декорации.

– Нормально прошло? – спросила Маша, которая приготовилась киснуть в ожидании не меньше часа и восприняла скорое возвращение жениха как провал. – Удался розыгрыш?

– Да.

– Партнерша по сцене не подвела? Одно дело просто врать, другое – врать с кем-то на пару.

– По-моему, тушевалась. Но вторая реплика была подана сносно.

– А вспомни, сколько нервотрепки было, споров, когда мама об этом заикнулась! – воскликнула девушка. – Вплоть до моральных аспектов все обсудили.

– Последнее занимало одну тебя, – рассмеялся Игнат. – Мы с Лизой просто отрывались и прикалывались. Знаешь, мне показалось, что они сейчас уедут. Сергею не по себе в вашем доме, это чувствуется.

– Тогда пошпионим тут еще минут тридцать, – доверчиво предложила Маша. – Вдруг они действительно уступят нам помещение.

У нее до сих пор холодело внутри при воспоминаниях о съемочном дне. Увидев актера в творческом раже и услышав то, что сочла чудовищными небылицами, она повадилась дорожить его вменяемостью и не перемещать в пространстве без лишней нужды: еще заведется и отколет что-нибудь несусветное.

Но судьба освободила их путь в нирвану, то есть на любимый диван, гораздо раньше. Потому что, едва Игнат вышел, Лизин поклонник бодро заявил:

– Давай рванем ко мне. У меня домик за МКАД. Пишется там отлично, но ездить на встречи долго и сложно. Приходится снимать квартиру в городе поближе к объектам киноиндустрии. Понимаешь, как давят на меня эти чужие стены? Ты сама какая-то скованная, будто хозяйка должна вот-вот вернуться.