— В любой безнравственности, — сказал полковник Фицуильям, — мы с ним были бы виновны оба, поскольку мисс Дарси находится под нашей совместной опекой.

— Вот как? И как вы относитесь к этой обязанности? Много ли хлопот с вашей подопечной?

Сказав это, она заметила, как пристально посмотрел на нее полковник, и то, как поспешно он спросил, почему она полагает, что мисс Дарси может доставить им хлопоты, убедило Элизабет, что ее вопрос попал в цель.

Она сразу же ответила:

— Не бойтесь, я не слышала о ней ни единого дурного слова и уверена, что она самое кроткое существо на свете. Ее безмерно обожают две мои знакомые дамы, мисс Бингли и миссис Херст. Кажется, вы упоминали, что тоже знакомы с ними.

— Немного. Их брат весьма любезный джентльмен и большой друг мистера Дарси.

— О да, — сухо сказала Элизабет. — Мистер Дарси необычайно добр к мистеру Бингли и беспрестанно заботится о нем.

— Заботится? Впрочем, думаю, Дарси и впрямь приходит ему на выручку, особенно когда того требуют обстоятельства. На пути сюда он обмолвился о чем-то подобном, и у меня создалось впечатление, что Бингли и впрямь ему многим обязан. Впрочем, я могу и ошибаться, так как не уверен, что речь шла о мистере Бингли. Это лишь мое предположение.

— О чем вы говорите?

— О некоторых событиях, которые Дарси вряд ли пожелает предать огласке, ведь если все дойдет до семьи дамы, то выйдет весьма неловко.

— Сэр, я постигла древние таинства Востока и унесу их секрет в могилу. Конечно же мне можно доверить пустячные тайны мистера Дарси.

— Но помните, у меня нет особых оснований полагать, что речь шла о Бингли. Дарси лишь поздравил себя с тем, что ему удалось спасти друга от крайне неразумного брака, но без упоминания каких-либо имен или подробностей. Я подумал, что он говорит о Бингли, лишь потому, что таким юношам, как он, свойственно попадать в подобные переделки. К тому же они с Дарен прошлым летом были практически неразлучны.

— Мистер Дарси как-то объяснил свое вмешательство?

— Насколько я понял, дама вызывала серьезные возражения.

— И к каким же уловкам он прибегнул, чтобы разлучить их?

— Об этом он не сказал, — с улыбкой ответил Фицуильям. — Он лишь поведал мне то, что я теперь говорю вам.

Элизабет замолчала, чувствуя, как с каждым шагом в ней крепнет яростное желание отомстить. Взглянув на нее несколько раз, Фицуильям спросил, отчего она так задумчива.

— Я размышляю о том, что вы мне рассказали, — ответила она. — Поведение вашего кузена меня покоробило. Разве он вправе был судить?

— Вы полагаете, что его вмешательство было бесцеремонным?

— Я не пойму, по какому праву мистер Дарси стал решать за своего друга, насколько правильно тот влюблен. И отчего он стал устраивать его счастье, руководствуясь лишь своим мнением? Однако, — продолжила она, несколько придя в себя, — раз уж нам неизвестны подробности, мы тоже не вправе судить его. Возможно, речь и не шла о серьезной привязанности.

— Что ж, могло быть и так, — сказал Фицуильям, — хоть это предположение и значительно преуменьшает заслуги моего кузена.

Замечание полковника было шутливым, однако, по мнению Элизабет, столь точно характеризовало мистера Дарси, что она не решилась ответить и, резко переменив тему, до самого пасторского дома говорила лишь о разных пустяках. Как только их гость ушел, она заперлась у себя в комнате и смогла наконец без помех обдумать все услышанное. Не стоило и надеяться, что речь шла о каких-то незнакомых ей людях. В мире не могло существовать второго человека, на которого мистер Дарси имел бы столь безграничное влияние. Элизабет никогда не сомневалась, что он некоторым образом причастен к разлуке Бингли и Джейн, однако основной замысел и его осуществление она всегда отводила мисс Бингли.

Теперь же оказывалось, если только мистера Дарси не обманывало его собственное тщеславие, что именно из-за него, из-за его гордости и каприза, пострадала и продолжает страдать Джейн. На какое-то время он лишил надежды на счастье самого доброго и великодушного человека на всем свете, и поэтому Элизабет твердо решила, что до ее отъезда из Кента еще бьющееся сердце мистера Дарси будет лежать у нее на ладони.

«Дама вызывала серьезные возражения», — вспомнились ей слова полковника Фицуильяма. Серьезность этих возражений наверняка заключалась в том, что один дядя дамы был деревенским стряпчим, второй — лондонским торговцем, а сама она в пылу семейной ссоры могла раскроить череп Бингли, который значительно уступал ей в силе и сноровке.

— Какие могут быть возражения против Джейн! — воскликнула Элизабет. — Ведь она сама прелесть и доброта! Она удивительно умна, а ее манеры и владение оружием безупречны. Моего отца также не в чем упрекнуть, ведь, несмотря на все свои чудачества, он обладает достоинствами, которых не постыдился бы и сам мистер Дарси, и пользуется уважением, которого тот никогда не достигнет.

При мысли о матери уверенность Элизабет, однако, немного пошатнулась. Но она твердо решила, что недостатки миссис Беннет вряд ли сыграли для Дарси решающую роль, поскольку его гордость была бы больше задета, если бы его друг породнился с людьми низкого звания, чем небольшого ума. Поэтому Элизабет окончательно убедила себя в том, что мистер Дарси отчасти руководствовался худшим видом гордости, а отчасти — желанием приберечь мистера Бингли для своей сестры.

Волнение, вызванное этими мыслями, привело к головной боли, которая лишь усилилась к вечеру и вкупе с нежеланием убивать Дарси в присутствии его тетушки (она ведь могла этому воспрепятствовать) стала причиной отказа Элизабет идти вместе с родней пить чай в Розингс, куда они все были званы.

Когда все ушли, Элизабет, будто бы желая еще сильнее настроить себя против мистера Дарси, принялась перечитывать письма от Джейн, полученные ею в Кенте. В них не было ни жалоб, ни воспоминаний о прошлом, ни единого намека на нынешние страдания. Но все же каждой фразе теперь недоставало жизнерадостности, которая ранее была так присуща письмам Джейн. Почти в каждой строке Элизабет находила печаль, которой не заметила, читая письмо в первый раз. То, как беззастенчиво мистер Дарси вменял себе в заслугу чужое несчастье, помогло Элизабет острее ощутить переживания сестры.

Некоторым утешением служила мысль о том, что скоро он падет от ее клинка, а через две недели она наконец увидится с Джейн и немного поднимет ей настроение, презентовав голову и сердце мистера Дарси. Подумав о Дарси, она вспомнила и о его кузене — несмотря на всю свою любезность, полковник Фицуильям был единственным человеком, который мог обвинить Элизабет в убийстве Дарси. Следовательно, от него тоже придется избавиться.

От размышлений о том, как бы лучше все устроить, ее отвлек внезапный звон дверного колокольчика, и Элизабет слегка оживилась, подумав, что полковник сам решил заглянуть к ней. Однако чувства ее тут же переменились, и она поняла, что ошиблась, когда в комнату, к ее величайшему изумлению, вошел мистер Дарси. Он тотчас принялся торопливо осведомляться о ее здоровье, сказав, что зашел лишь для того, чтобы узнать, как она себя чувствует. Она отвечала ему с холодной учтивостью, с трудом веря в то, что ей повезло так скоро очутиться с ним наедине, и выжидая удобного случая отлучиться за своей катаной. Он на секунду присел, потом вскочил и принялся расхаживать по комнате.