– Она говорит, что теперь, после гибели отца, собирается заниматься моим воспитанием лично, – шёпотом перевёл для Лиды слова гостьи Марсель. – Говорит, у неё отняли ребёнка насильно, не позволяли общаться, видеться. Говорит, что отец не мог иметь детей, что всё было спланировано с самого начала. Она и её ребёнок – жертвы русской мафии.

Лиде казалось – она сходит с ума, хотелось хлопнуть дверью, уйти из этого дома прочь. Подальше от всего того сумасшествия, которое здесь творилось. Но она стояла, держала в объятиях мальчика, наблюдающего, как трое взрослых разбирают на молекулы его жизнь. Жизнь его отца!

Наконец, все трое замолчали. Милославский, всё это время изображавший часть интерьера, с наигранной, прямо-таки театральной заботливостью подхватил Мишель Ришар под руку и поволок в сторону кабинета. Та отчаянно жестикулировала, говорила на повышенных тонах, Лида была уверена, что она ругалась как сапожник. Милославский продолжал улыбаться и тащить француженку в кабинет. Елейное выражение лица разительно контрастировало с драконовским захватом руки. Невольно Лида отметила, что с ней обращались в десятки, а то и сотни раз мягче.

– Дорогой мой, – обратилась Марина Ивановна к внуку. – Ты всё понял, да?

– Вообще-то я билингв, – буркнул Марсель, выпутываясь из объятий Лиды.

– Сядь и послушай меня, – выдал отец Ивана, сверля глазами внука. – Сядь, я сказал!

Марсель сжал губы, подхватил крупного щенка на руки, как мягкую игрушку, будто прикрылся им, плюхнулся в кресло, занимая с псом всё пространство, показывая, что никого рядом не потерпит.

– То, что сказала эта женщина – неправда. Ложь от начала до конца. Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, если подтвердится, что твой отец погиб – мгновенно появятся мнимые наследники состояния, выползут желающие тебя пригреть и обобрать. Запомни, мы с бабушкой всегда будем на твоей стороне. Неважно, биологический внук или нет – ты наш ребёнок, сын Ивана. Очень скоро у тебя появится право голоса, право выбора, в случае гибели отца – ты станешь владельцем большого состояния. Первое, чему ты обязан научиться – это отличать ложь от правды. Мишель Ришар лжет, – подытожил Фролов-старший.

– Я отличаю, – буркнул Марсель в ухо Борща, тот перебрал широкими лапами, фыркнул, попытался выбраться из рук хозяина, тут же сменил гнев на милость и блаженно растянулся, закрывая глаза.

– Фима, – проговорила Марина Ивановна, абсолютно точно недовольная, но не ставшая перечить мужу на людях публично.

Они высказали всё взглядами – так разговаривают люди, прожившие в крепком браке не один десяток лет. Понимающие друг друга не с полуслова, а с полувзгляда, полувздоха.

– Марсель, пойдём, поможешь мне, – обратилась Марина Ивановна к внуку, тот лишь упрямо покачал головой, давая понять, что с места не сдвинется.

– Марсель? – повторила она просьбу.

– Дед сказал – мы вылетаем, – буркнул он, в ломающемся голосе послышались интонации даже не отца, а деда. Феноменальное сходство, несмотря на отсутствие кровного родства.

– Погода нелётная, – в унисон ответил Ефрем Иванович. – Помоги бабушке.

Лида осталась наедине с этим высоким, статным, источающим силу человеком. Вдруг вспомнилось первое впечатление об Иване… Ефремовиче – такая же убийственная, сметающая с ног аура властности, придавливающая к земле любого, оказавшегося в поле зрения. Невыносимая, острая тоска, накатывающая всё это время, страх за Ваню, за неродившегося ребёнка, волнение за свою судьбу, переживание о Марселе, борющемся со своими демонами – кислотный коктейль чувств, внутренних противоречий придавил чугунной плитой, не давая вдохнуть и выдохнуть.

– Считаете, я слишком жёстко разговаривал с Марселем? – вдруг спросил Ефрем Иванович, уставившись на Лиду.

– Думаю, да, – не стала лукавить Лида. Именно так она и думала. Одиннадцать лет – нежный, ломкий возраст. Обстоятельства разговора чудовищные. Существуют методики общения с подростком в подобных ситуациях, нельзя крошить душу человека, тем более ребёнка, как капусту в шинковке.

– Трудно воспитывать человека, имея почти неограниченные возможности, и вырастить из него думающего человека. Невозможно заставить думать ребёнка, который привык, что всё валится на него с неба. Марсель обязан понимать, в каком мире живёт, отдавать отчёт, с чем он столкнётся рано или поздно, и чем раньше поймёт, тем лучше. Он – мужчина, тот, кто должен думать о себе, о людях, которые на него работают, о семье, с которой живёт. О своей женщине, о своих детях. Именно так я воспитывал Ивана. Видимо, что-то упустил, – он скользнул взглядом по Лиде.

Ледяные мурашки подпрыгнули на пояснице, впились острыми иголками, рассылая сонмы уколов по всему телу, застряли в области живота.

– Меня не интересует то, что накопали те дармоеды, – Ефрем Иванович кивнул в сторону коридора, ведущего в кабинет Ивана. – На данный момент неважно, правда это или нет. Пусть Иван разбирается, когда вернётся, если вернётся. Вам, Лидия… Константиновна, в любом случае нужен адвокат. Вы не понимаете, в какую ситуацию попали, не можете понять законов этого мира и, честно говоря, вряд ли поймёте. Здесь, – он сделал неопределённый жест рукой, – надо жить, быть частью молекулы, словно ты внутренний электрон, атомное ядро. Вы знаете, что происходит, когда делится ядро? – помолчал буквально секунду. – Взрыв. Иван должен был позаботиться об этом. О безопасности.

Лида молчала, совершенно сбитая с толку. Конечно, она должна позаботиться о собственной безопасности, естественно, она желала гарантий себе и ребёнку, жившему под сердцем. Может быть, об этом должен был подумать Иван… Всё случилось так, как случилось. «Человек предполагает, а бог располагает», – так ведь говорят?

– Вам нужен адвокат, – настоятельно повторил Ефрем Иванович. – Чтобы защищать свои интересы, интересы своего ребёнка.

– От кого? – только и сумела произнести Лида, хотя прекрасно понимала, о чём говорит отец Ивана, признавала его правоту. Осталось найти адвоката, способного защитить от Фроловых, и эликсир вечной молодости.

– От меня, от Ивана.

– Он не…

– «Не такой»? Все такие, – отрезал сидящий напротив. – Все! Миллиардеры, грузчики – все без исключения. Поговорите с Милославским, он поможет.

– Милославский? – вот уж с кем Лида не собиралась разговаривать никогда в жизни, если обстоятельства не вынудят.

– Милославский, – Ефрем Иванович кивнул. – Вы ведь понимаете, что он никакой не «Милославский»? Уж поверьте, сейчас, прямо там, за дверями кабинета, копаются не только в белье моего сына, но и поднимают дела, о которых вслух не говорят. Милославский работает на нас уже не один десяток лет и ни разу не подвёл. Переговорите с ним.

– Хорошо, – растерянно буркнула Лида.

– Если вам нечего скрывать, – припечатал в конце Ефрем Иванович.

Лида устало откинула голову на спинку мягкого дивана из натуральной кожи, закрыла глаза и попыталась абстрагироваться от происходящего. Голова нещадно кружилась, подкатывала тошнота, руки и ноги онемели, горло сдавливало будто горячей, плюшевой удавкой – мягко и неумолимо. Ни на что не оставалось сил. Невыносимая, тошнотворная слабость, подступающая темнота и больше ничего вокруг.