Митили, что можно одновременно и ошибаться, и быть правым. – Не думайте пока об этом. Вы, верно, с ног валитесь от усталости. Давайте я покажу вам ваши спальни, отдохните. Попозже поговорим.

– А можно нам сперва немного осмотреться? – спросила Илси. – Никогда не была в доме, где вода по трубам течёт.

– И с зеркалами! – добавил Хаккет.

Альманах вспомнил, как сам всему дивился, когда впервые попал сюда. А вдруг близнецы обнаружат что-то, что проглядели они с Эттой!

– Ну ладно. Только ничего не разбейте и… помните, что тут и другие люди живут. И некоторые из них очень не любят, чтобы их беспокоили.

– Мы тихонько-тихонько, как мышки, – пообещала Илси полушёпотом. – Мы по этой части опытные.

– Никшни! Не хочешь же ты, чтобы Альманах решил, что мы воришки, правда?

– А вы не воришки?

Хаккет повернулся к Альманаху, густо покраснев:

– Нет, сэр, мы никогда не воровали. Ну, то есть очень редко и только если совсем уж выбора не было.

Альманах отечески улыбнулся. Совсем нетрудно оказалось обращаться с близнецами – как в приюте с младшими мальчиками, заслуживающими доброты и заботы, а не жестокости, которой иногда их встречали мальчишки постарше.

– Всё в порядке. Я понимаю. Только объясните, пока не ушли, на каком языке вы иногда разговариваете между собой? Никогда такого не слыхал.

Румянец Хаккета стал ещё гуще:

– Это мы между собой так разговариваем, только мы. Видите ли, мы росли вдвоём, сами по себе, так что нас некому было учить разговаривать как следовает…

– Как следует, – поправила Илси, – так что мы сами между собой выучились. Ну, то есть потом-то мы сдружились с доброй госпожой учительницей, у которой приключились тяжёлые времена. И некоторое время держались при ней, пока она не померла. Она нам показала все лучшие места, где деньги клянчить…

– И научила нас буквам. Сказала, наш близнецовский язык хорош только для нас. Но иногда всё равно случайно проскальзывает…

– От страха или удивления…

– Ну, или просто по забывчивости, – закончил Хаккет, лицо которого снова приобрело нормальный цвет. – Но мы очень постараемся впредь разговаривать как следует.

– Ничего страшного, – заверил Альманах. – Говорите как хотите, только чтобы я вас понимал, когда надо. Сами увидите, вы тут не единственные, кто… разговаривает необычным образом.

Он впервые за это время мимолётно удивился мысли о том, почему это Олив и, коли уж на то пошло, Уго до сих пор не поздоровались с новенькими. Может, предоставили ему приветствовать их первым, а сами уже потом явятся. Альманах вспомнил, как чувствовал себя сбитым с толку всего – он произвёл короткие мысленные подсчёты – две недели назад! А казалось, не две недели, а целую жизнь.

– Бегите. Когда вернётесь, я буду тут.

Прихватив ещё по ломтю хлеба, близнецы припустили к лестнице для прислуги, щебеча между собой на своём тайном языке. Альманах прибрался за ними, но без особого тщания. Хотелось скорее вернуться к разговору с Эттой, от которого его оторвало появление близнецов. Он же так и не выяснил, что с ней приключилось.

Постучав в дверь судомойни, он начал объяснять, кто оказался у двери.

– Я знаю, – перебила девочка. Что-то в её голосе подсказало Альманаху: она сказала бы по этому поводу гораздо больше, если бы только могла.

– Они напоминают мне нас, – сказал он.

– Что, всё время спорят?

– Нет, только половину времени, так что всё-таки не совсем как мы.

Этта засмеялась, но без обычной живости.

– Хотелось бы мне… никогда…

– Всё в порядке, – сказал он. – Можешь ничего не говорить, если не хочешь… или не можешь… почему-то.

Он понял, что нельзя сказать «потому что нас могут подслушивать», не произнеся в точности этих самых слов.

– Альманах, слушай очень внимательно, – сказала девочка. – Холсвортинг. Сёстры. Мама. Письмо. Горничная. Шпилька для волос. Дорога. Дважды заблудилась… собака погналась! Уф… Одежда не по размеру. Приют… Торт… Телефон. Уго… Ох. Ты ещё слушаешь или мне продолжать?

Он слушал очень внимательно. Она рассказывала ему свою историю – коротенькими обрывками. Но ни слова о поместье или заклятии.

– Понимаю. О некоторых вещах ты говорить не можешь, а я могу.

– Ёлочки.

Один – значит «да».

– И это связано с тем, почему ты не можешь выйти. Заклятие.

– Ёлочки!

– По крайней мере, пока. Мы что-нибудь придумаем. Я не сдаюсь, так и знай. Я тебя тут не брошу.

Последовала долгая пауза.

– Кошки-блошки, – наконец произнесла Этта.

На лестнице раздался дробный топот.

– Смотрите, что мы нашли! – воскликнул Хаккет, показывая небольшой узелок с вещами.

– Новая одежда! – похвасталась Илси. Она тоже держала узелок.

– Не надевайте пока, – предостерёг Альманах, хотя их радостное волнение и на него подействовало заразительно. – Идите сюда, познакомьтесь с моей подругой Эттой, а потом ванна и спать.

– Но мы же только пришли! – заныла Илси.

– Завтра вам на всё хватит времени, обещаю. А теперь не будьте невежами. Этта в судомойне… пока что. Поздоровайтесь.

– Привет, Этта, – послушно сказал Хаккет. – А что ты там делаешь?

– Долгая история, – отозвалась она. – Рада познакомиться с вами обоими. Слушайтесь Альманаха, ладно? Он не такой тупой, каким кажется.

Илси захихикала.

– Просто… поосторожнее, – сказала Этта уже серьёзнее. – Это место… очень…

– Идёмте, – Альманах повёл близнецов к лестнице. – Этта устала. Можете поговорить с ней снова с утра.

– Спокойной ночи! – хором сказали они, оглядываясь через плечо.

Когда они ушли, сковывающее язык Этты заклятие отпустило её.

– …Очень опасное оно, это место, – сообщила девочка безлюдным стенам.

Глава 31

Вторая ночь в судомойне показалась Этте нескончаемой. Первую она пролежала без чувств после внезапного возвращения в дом, не осознавая, как лихорадочно Альманах пытается её отыскать. Теперь же, очнувшись, могла идти в особняке куда угодно, но лишь держась внутри стен, полов и потолков. А если хотелось выйти на открытое пространство или быть услышанной кем-нибудь настоящим, вроде Альманаха и близнецов, необходимо было вернуться в судомойню. Таковы были новые ограничения её жизни, спасибо заклятию.

Она обнаружила, что только в судомойне может по-настоящему трогать вещи – например, постучать по двери мерцающими костяшками пальцев. Этта нашла коробку с карандашами, но не нашла бумаги, что ограничивало её возможности писать записки, подобно мистеру Паркеру, хотя тот и в письмах не сумел обойти правила заклятия. Ах, будь у неё Способность! Она бы написала заклинание прямо на стене – и та растаяла бы, как дым! Но будь у неё Талант, она бы вообще не попала в эту западню и не была бы такой обузой для матушки…

Сидеть без дела взаперти оказалось смертельно скучно. Не зная, чем заняться, девочка кружила