А что это за место? спросила я Джастину. Оно английское?

Оно японское, ответила она, как всегда уверенно.

Она подалась вперед, поставила локти на колени, положила подбородок на ладошку. Я люблю сюда приходить, сказала она, потому что здесь я потеряла отца.

Тогда же она рассказала свою историю. Не то чтобы это было ваше дело, но лучше вам знать эту версию, а не идиотский полицейский отчет.

Джастине был всего год, ее отец-поэт принес ее, закутанную в пеленки, на озеро, потому что хотел написать стихотворение. Он отвернулся всего лишь на секунду. Всего лишь на секунду он посадил ее и отошел к машине за новой ручкой. В тот самый момент ее и украли. Сара, сказала она, меня похитили преступники. Ужасная, больная, злобная и развратная пара.

Они держали девочку в темноте, в подвале, и когда Офицеры Общественной Помощи нашли ее, Джастина научилась петь.

Они сказали, что я была немой, но это неправда. Просто я не выучила их слов. Меня определяли в разные суррогатные семьи, но я не забыла…

Она наклонилась сильнее, пристально глядя в воду.

Да где же этот лебедь? спросила она и прикусила губу.

Она поднялась, пошла к озеру, а потом, как в Синем Доме, внезапно дернулась и вернулась ко мне.

Куда ты идешь? спросила она требовательно. Не знаю. Домой, наверное.

Нет, я имею в виду – по жизни. Потому что я собираюсь на Крит, искать отца. Тут его никто не знает, но в Европе он очень известен. Хочешь со мной? Мы доберемся до Англии автостопом, а потом махнем на Крит.

Она говорила, и ее план не казался таким уж нереальным. Автостопом до Англии, а потом махнем на Крит.

Все знакомые – Айви, Китаянка, даже Дин – они уже выбрались из Виктории, и теперь наконец-то с ней смогу распрощаться и я. Почему бы нет? Я ничего не знала о Европе, но подумала, что европейцы участвовали в стольких войнах, что им вполне может понадобиться еще одна медсестра.

Смотри, сказала она, видишь лебедя? Вот именно там меня и украли.

Я увидела длинный изгиб шеи и взмах белых крыльев. Лебедь улетел в камыши; в моем сердце поселилась незнакомая печаль.

А как мы выберемся? спросила я.

Я знаю старика Барнетта. Он довезет нас до переправы, если я притащу ему уцененного товара. Я всегда могу его раздобыть в «Королевском».

Я заметила, что она дрожит. Никогда еще я не видела такой крупной дрожи. Черное платье соскользнуло с ее плеч, на них блестели капли.

Держи. Я протянула ей Китаянкино пальто. Она погладила мех и вернула мне: Я привыкла мерзнуть. Мне всегда холодно.

Эти люди постоянно меня спрашивают, не замечала ли я в ней буйства, но я правда не замечала. Джастина выглядела такой замерзшей, и, когда она прижимала к себе мех, ее тонкая шея трогательно торчала из него, будто лебединая.

На выходе я заметила утрамбованный в траву знак «Озеро Фонтан». Ну и что? Ну, она придумала название. Какая разница? Ее название мне нравилось больше, чем то, которое на знаке.

Я думала: Ну действительно, какая разница? Слово «брошенный» гораздо красивее слова «фонтан». Ее слово круче того, что решил продемонстрировать мир.

Но если бы я сказала полицейским, где мы были, они бы ответили, что Озера Брошенных Сирот не существует ни на одной карте, девушка.

Я должна была бы сказать полицейским: в траве я видела нож. Он, наверное, выпал, когда я отдавала Джастине Китаянкино пальто.

Нож лежал в траве, как серебряный кинжал, и я должна сказать полицейским так: я видела, как она подобрала нож из травы.

Я подумала: пусть он будет ее наследством, подарком, наградой для тех, кто никогда не попросит оружия.

Мы пересекли границу Запретной Зоны.

Я помню только, она сказала, что ее разыскивает полиция за пожар, устроенный в доме суррогатной семьи. Джастина разрезала цепочку на шее ножом, и грязная зубная щетка, которую она раньше посасывала как леденец, упала на землю. Она сказала, что раньше уже видела этот нож. Какая-то девочка по имени Таитянка демонстрировала его в туалете «Гонь-Дун».

Ну и как она тебе? нервно спросила я.

Таитянка? Она авантюристка.

Авантюристка: я даже слова такого не знала. Авантюрин – всего лишь гладкие разноцветные минералы, которые мы продавали в сувенирной лавочке.

Может быть, она знала это слово, потому что отец писал ей письма из экзотических мест, где я никогда не была. Может быть, поэтому она не употребляла слов, которые так навязли в зубах: отсоси, подруга, шалава. Джинсы и мех и блин. Пиво и курево и оттягиваться.

Клинок у нее в руках отсвечивал под дождем, точно серебро в слезах.

Она пронзила им воздух, еще, и еще, и еще и сказала: Я сегодня впервые поцеловалась до того, как ты нашла меня в спальне. Ты уже влюблялась?

Не успела я ответить, как она сделала выпад лезвием, будто хотела убить небо.

Мы можем пойти ко мне, сказала я и внезапно вспомнила простыни в цветочках, узоры на семейном фарфоре и бледные лепестки сирени. У меня было ощущение, что я должна забрать ее с улицы, где все ее ненавидят. Я хотела, чтобы она была в безопасности, хотя по натуре не была защитницей.

Я напишу отцу, чтобы он вернулся домой. Симус напечет Джастине блинов, а она ему споет, и они будут рассказывать друг другу истории из жизни беглецов.

Пойдем домой, сказала я, но она в ответ только скривилась.

Я не хожу домой, сказала она. Мы едем в Грецию. Пошевеливайся!

Я не возражала, потому что не могла спорить с Джастиной, с ее нежными глазами, ее попытками себя согреть, с ее ознобом и ее бегством, бегством от меня.

Я ее догнала, и мы зашли в «Королевский Отель».

Бар пахнул шинами. Крепкие мужики в черных кожаных жилетках, усатые мужики во фланелевых рубахах и ковбойских шляпах, с красными, заскорузлыми дьявольскими лицами. Джастина зашла совершенно спокойно, пронесла себя мимо пьяных рож, играющих в пинбол и бильярд. Пьяные мужики вылупились и хором мерзко забубнили: Что за чертовщина? Ну что это за фигня? – но она только рассмеялась и шла, будто во дворце, прямиком к своему высочайшему и сияющему трону.

Я бы полжизни отдала за эту сцену, похожую на фильм, который я всегда мечтала посмотреть. Я прислонилась к косяку, стараясь не пропустить ее следующий шаг. Она прижалась к стойке и швырнула двадцатку, которую я дала ей раньше. Бармен покачал головой, она его проигнорировала – обняла водителя автобуса, топившего свои печали в алкоголе. Прошептала что-то ему на ухо, сняла с него темно-синюю кепку и напялила себе на голову набекрень. Он вроде был неплохим парнем, этот водитель автобуса; мне кажется, он даже потянулся и поправил ей платье, чтоб оно прикрывало плечи. Мне казалось, он хочет помочь ей выбраться из этого города.