Таковы были события, оживлявшие тоскливые будни обитателей бункера имперской канцелярии. Гороскопы, точно предсказывающие прошлое, не столь надежны в отношении будущего, и Шверин фон Крозиг напрасно ждал блистательных побед, назначенных на вторую половину апреля. Однако чтение Карлейля имело последствие, о котором стоит рассказать.

Несколько дней спустя, после затяжного и мощного авиационного налета на Берлин, Шверин фон Крозиг сидел у себя с друзьями после полуночи и пил вино. Он только что узнал, что по приказу ставки был эвакуирован последний в Германии пороховой завод. Видимо, конец был близок. Друзья согласились с этим мнением: «Без боеприпасов не могут сражаться даже самые храбрые солдаты». «Будет ли это и в самом деле конец, – задает мемуарист риторический вопрос, – к которому мой разум был уже давно готов, но с которым так трудно было смириться моему духу? В этот момент зазвонил телефон. Со мной хотел поговорить статс-секретарь. Что он хочет мне сообщить в столь поздний час? Он сказал только одну короткую фразу: «Умер Рузвельт». Мы явственно услышали, как в комнате зашуршали крылья ангела истории. Будет ли это долгожданным поворотом судьбы?» На следующее утро Шверин фон Крозиг позвонил Геббельсу поздравить его с этим знаменательным событием – и не только поздравить, но и дать совет, ибо Шверин фон Крозиг, подобно Шелленбергу, был проницательным человеком; он всегда замечал полутона, легкие нюансы, недоступные взору менее внимательных наблюдателей. Он опасался, что без его совета грубая германская пресса упустит золотую возможность. Он предложил Геббельсу не обливать грязью нового президента и не особенно его хвалить, но тонко подчеркнуть разницу между ним и умершим Рузвельтом. Геббельс вежливо ответил, что министерство пропаганды уже учло эти пункты и необходимые инструкции уже направлены в редакции газет и на радиостанции. Потом Геббельс рассказал, что вчера был в штабе генерала Буссе в Кюстрине, сидел в компании офицеров и развивал свой тезис о том, что «по законам необходимости и справедливости поворот германской судьбы неизбежен, как было неизбежным чудо Бранденбургского дома во время Семилетней войны. Один из офицеров проявил скепсис и саркастически спросил: «Какая королева умрет на этот раз?» Геббельс сказал, что не может ответить на этот вопрос, но у судьбы в руках множество нитей. Потом, уже приехав домой, он услышал новость о смерти Рузвельта. Он немедленно позвонил в штаб Буссе и сказал: «Королева умерла». Буссе ответил, что эта новость произвела сильное впечатление на его солдат; теперь перед ними замаячила надежда. Геббельс был уверен, что эта смерть поднимет дух и внушит немцам надежду: они увидят в этом силу исторической необходимости и справедливости… Я [нравоучительно произнес граф] перебил его: «Скажите лучше, силу Бога…»

Шверин фон Крозиг так любит риторику и апострофы[136], так вольно обращается с абстрактными существительными и так склонен слышать шуршание крыльев ангела истории над своей головой, что его рассказ может показаться поэтическим преувеличением. Но у нас есть косвенное подтверждение из другого, независимого источника – одного из секретарей министерства пропаганды[137]. «Я хорошо помню этот день, пятницу 13 апреля, – рассказывает она. – Каждую неделю Геббельс ездил на Восточный фронт обращаться к войскам, возил им сигареты, коньяк и книги. В тот день он был в Кюстрине. Когда он возвращался в Берлин на легковой машине, мы получили известие о смерти президента Рузвельта. Геббельс, как обычно, вернулся из поездки поздно ночью. В тот день Берлин сильно бомбили. Имперская канцелярия и отель «Адлон» горели. Мы встретили Геббельса на крыльце министерства пропаганды. Дежурный сказал ему: «Господин рейхсминистр, умер Рузвельт». Геббельс буквально выпорхнул из машины и застыл, словно в трансе. Я никогда не забуду выражение его лица, освещенного огнем пожара. «Доставайте шампанское, – сказал он, – и давайте позвоним фюреру». Мы пошли в его кабинет и поставили на стол шампанское. Геббельс поговорил с Гитлером по своему личному кабелю, сказав: «Мой фюрер, я поздравляю вас! Рузвельт мертв. Звезды не зря сказали, что во второй половине апреля мы переживем поворотный пункт в нашей истории. Сегодня пятница, 13 апреля. Поворотный момент наступил!» Гитлер что-то ответил, и Геббельс положил трубку. Было видно, что он просто в экстазе»[138].

Любому разумному человеку может показаться невероятным, что в эти последние дни Третьего рейха его руководители всерьез думали, что положение звезд или какая-то пустячная мелочь может их спасти; тем не менее все свидетельства говорят о том, что они действительно так до самого конца и не осознали всю горькую реальность гибели их государства. Отгородившись на двенадцать лет от мира китайской стеной интеллектуальной самодостаточности, они перестали понимать (если вообще когда-нибудь понимали) суть политики, ее идеи и образ мышления других народов. Ни одному из немецких руководителей даже не пришло в голову, что, какие бы разногласия ни скрывались за фасадом Великого союза, все его участники были полны решимости, невзирая на них, как можно скорее нанести полное поражение Германии. Никакие дипломатические переговоры с ней были невозможны до устранения нацистского правительства. Не веря своим глазам, мы читаем о фантастическом отрыве Шелленберга от реальности, о наивных утешениях Шверина фон Крозига, об астрологических упражнениях Геббельса и Гиммлера. В то время, когда армии Востока и Запада почти разрезали Германию пополам, Геббельс все еще твердил о неизбежном и близком конфликте между русскими и англо-американцами (вероятно, по причине исторической необходимости и справедливости) и был уверен, что немецкому правительству остается лишь ждать, когда этот конфликт окончательно созреет и завершится полным разрывом. Но самым поразительным и самым убедительным доказательством существования такого корабля дураков, на котором жили все эти люди, является та энергия, с какой эти обреченные марионетки продолжали цепляться за стремительно съеживавшуюся власть. Преемник Гитлера был неизвестен, хотя официально им продолжал считаться Геринг. Читатель может подумать, что в такой ситуации едва ли находились охотники стать преемниками фюрера. Ничего подобного! Гиммлер считал само собой разумеющимся, что это наследство принадлежит ему по праву, хотя и продолжал морочить голову Шелленбергу, ожидая, когда все произойдет естественным путем. Борман продолжал интриговать и без конца нашептывал на ухо Гитлеру всякие гадости о своих потенциальных соперниках. Геббельс жаждал получить пост министра иностранных дел, сместив Риббентропа[139]. Один только он не участвовал в этих лихорадочных интригах, так как остался без партии и без сторонников, опираясь на которых можно было участвовать в этой игре без правил. Все остальные, яростно грызясь между собой, были единодушны в одном: «Риббентроп должен уйти». Этот крик души дружно издавали Геринг и Гиммлер, Геббельс и Борман, Шпеер, Шелленберг и Шверин фон Крозиг. Незадолго до этого они стройным хором пели об этом требовании самому Гитлеру, но он ответил, что все они недооценивают способности Риббентропа, назвал министра вторым Бисмарком и исполнил его самое заветное желание: в прессе была опубликована фотография: «Министр иностранных дел на фронте»[140].