Среди всех этих интриг и мелких заговоров Шелленберг и Шверин фон Крозиг наконец встретились[141] и решили скрепить свой союз. Встретившись, они остались довольны друг другом. Шелленберг удостоверился, что граф хорошо информирован об иностранных делах, особенно о положении в Англии, а граф нашел Шелленберга «молодым, очень способным и симпатичным». После знакомства они несколько раз побеседовали друг с другом и сошлись на том, что Германии как воздух необходимы мирные переговоры с Западом. При этом они оба беспощадно критиковали Риббентропа. Теоретически они видели перед собой только одно серьезное препятствие. Шверин фон Крозиг настаивал на том, что любая иностранная держава должна понимать, что, несмотря на то что все нацистские лидеры должны быть одновременно устранены, Гитлер и Гиммлер должны остаться на своих местах, ибо это была единственная гарантия от соскальзывания страны в хаос. К несчастью, все иностранцы считали этих двух самыми одиозными фигурами… Шелленберг исподволь готовил почву. Он соглашался с тем, что само имя Гиммлера вызывает за границей очень нежелательные ассоциации. Гиммлера обвиняли во многих вещах, которые были сделаны от его имени, но не по его приказам (эта обтекаемая фраза, без сомнения, относилась к Бельзену и Бухенвальду). Шелленберг делал все возможное, чтобы уладить это недоразумение. Он уже давно искал хитроумные способы повлиять на иностранную прессу… Согласен ли Шверин фон Крозиг на встречу с Гиммлером? Организовать ее было нелегко, потому что в начале года граф поссорился с Гиммлером, но Шелленберг вызвался сгладить острые углы. О Гитлере Шелленберг не сказал ни слова – ему не хотелось работать на репутацию фюрера.

19 апреля все формальности были улажены, и Гиммлер имел с графом Шверином фон Крозигом продолжительную беседу в доме последнего. Шелленберг хорошо проинструктировал графа, и тот начал убеждать Гиммлера в необходимости начать переговоры с Западом, ибо убедить немецкий народ и дальше оказывать героическое сопротивление можно будет только после передышки, в ходе которой надо найти приемлемое политическое решение. «Но как мы сможем провести такие переговоры?» – спросил Гиммлер. Шверин фон Крозиг был полон оптимизма. Для их проведения есть множество разных возможностей. Во-первых, римский папа. Римско-католическая церковь в Америке представляет собой мощную единую организацию, в отличие от протестантов, которые разделены на бесчисленное количество разбросанных по стране сект. Если папа согласится… Во-вторых, есть доктор Буркхардт, руководитель европейского Красного Креста, и доктор Салазар, премьер-министр Португалии. Есть еще полезные бизнесмены и кочующие профессора. Кроме того, назревает разрыв между Востоком и Западом. «Но что будет с Гитлером?» – возразил Гиммлер. Это серьезная проблема, признал фон Крозиг, настоящая психологическая головоломка. «Однако, какими бы высокими ни были его планы, фюрер, в конце концов, всего лишь человек, обеими ногами стоящий на земле; он способен отличать черное от белого; неужели у него сохранились какие-то иллюзии?» Гиммлер неловко поежился. У фюрера есть какой-то план, неопределенно сказал он, и, несомненно, это верный план. Сам Гиммлер был убежден, что в конце концов все будет хорошо. Он согласился, что это не рациональное убеждение, но инстинктивная вера. Понимал ли Шверин фон Крозиг, что Гиммлер теперь не грубый язычник, а верующий в Бога и провидение человек? И он рассказал графу историю чудес, которые способствовали его обращению, – спасение фюрера 20 июля 1944 года и таяние льда на Одере. Таким образом, Шверин фон Крозиг добился от Гиммлера не больше, чем Шелленберг. Он не успел даже перейти к сути вопроса, когда Гиммлер уклонился от темы и отвлекся на несущественные обобщения. Разговор кончился ничем.

Закончив беседу, Шверин фон Крозиг и Гиммлер вышли на улицу, где их ждали Шелленберг и его друг Зельдте[142]. Эти двое обсуждали ту же тему, но, как водится, продвинулись дальше, чем их вышестоящие начальники. Они решили, что Гиммлер должен взять на себя всю полноту государственной власти и заставить Гитлера в его день рождения (то есть на следующий день) обратиться по радио к немецкому народу с манифестом, объявить в нем конец однопартийной системы, упразднить народные суды и пообещать свободные выборы. Когда появился Гиммлер, Зельдте обратился к нему с просьбой использовать все его влияние на фюрера с тем, чтобы побудить его к переговорам о мире. Это уже не личное дело, речь идет о «биологическом выживании немецкого народа». Не приходится гадать, откуда взялись такие слова: это была излюбленная фраза Шелленберга. Сидя в машине, по дороге от дома Шверина фон Крозига Шелленберг снова вернулся к своей теме. Он, кроме того, без устали хвалил графа, говоря, что Шверин фон Крозиг – единственный человек, достойный занять пост министра иностранных дел в будущем правительстве Гиммлера.

Так, через Шверина фон Крозига и Зельдте, так же как через Керстена и Вульфа, Шелленберг непрерывно подстрекал Гиммлера отдалиться от Гитлера, низложить его, а если потребуется, то и убить, и немедленно начать переговоры с Западом. Естественно, как всякий человек из плоти и крови, уверенный в своих дарованиях и оторванный от реальности, Шелленберг был уверен, что с каждой новой попыткой он все ближе и ближе подбирается к намеченной цели. Но реальность была абсолютно иной. Гиммлер по-прежнему проявлял упрямую нерешительность, разрываясь между верностью и сомнением. В полночь он велел принести шампанского, чтобы выпить за здоровье фюрера в день его рождения. Услышав этот приказ, Шелленберг покинул дом Гиммлера. В такой церемонии он участвовать не мог. Он поехал в Гарцвальде, в имение своего союзника Керстена, где продолжил свои отчаянные, нескончаемые махинации.

20 апреля у Гитлера был день рождения; Геббельс напомнил немцам об этом факте в своем выступлении по радио, призвав их слепо верить в фюрера и звезды, которые вместе выведут страну из нынешних трудностей. На этот день Гитлер планировал уехать в Оберзальцберг и оттуда, из пещеры Барбароссы, руководить сражениями на южном фланге. Десять дней назад в Оберзальцберг были посланы слуги подготовить дом к приему фюрера[143]. Но за эти десять дней катастрофа следовала за катастрофой. «Всю неделю, – писал Шверин фон Крозиг, – в Берлин непрерывным потоком прибывали вестники Иова». Германия была почти полностью захвачена. Лишь узкий коридор отделял американцев, форсировавших Эльбу, от русских, преодолевших Одер и Нейсе и угрожавших одновременно Дрездену и Берлину. На севере британцы вошли в пригороды Бремена и Гамбурга. На юге французы вышли к верхнему течению Дуная; русские взяли Вену. В Италии войска фельдмаршала Александера захватили Болонью и проникли в долину реки По. В самом сердце рейха генерал Паттон пробивался к югу через Баварию, колыбель нацизма, в Альпы, которым было суждено стать его могилой.