— Я рад, что картина в надежном месте, — прошептал Люк. — В ней сама суть стиля Винсента, ты чувствуешь это? — Он сжал мою ладонь, его рука горела. — Обрати внимание на размер и характер мазков, почувствуй энергию и поразительный свет. Ощути цвета, взгляни на небо. Эту желтизну я видел над Сен-Реми, и он был первым, кто ее запечатлел. — Люк снова завернул картину и повесил обратно, снова замаскировав кофр складками халата.

— Он будто наблюдает за мной из угла комнаты. — Люк огляделся и покачал головой. — Нет, не так. Я будто впитал его в себя.

— Кого?

— Винсента, конечно. Я хочу рисовать. Можно воспользоваться свободной комнатой?

— В доме нет красок. — Я слишком устала и не могла воспринимать его слова всерьез. — Ты говоришь как безумец, любимый. Лучше поспи.

Меня снова окутала умиротворяющая дремота. Если Люк и ответил, я его не услышала.

Потеряв счет времени, я очнулась через несколько часов, когда за окном уже светало. Прошла целая ночь, но я чувствовала себя хуже. Наступило утро понедельника. Дрожащей рукой я написала Роджеру, что заболела, но приду попозже. Тот прислал ответное сообщение со строгим требованием оставаться в постели. Прием во вторую смену все равно отменили, и он считал, что справится без меня.

В это время Люк передвигал мебель наверху в комнате Лиззи. Я слышала, как он бегал вверх-вниз по лестнице, что-то бормоча себе под нос. Через открытую дверь спальни я увидела пятно желтой краски на его руке, схватившейся за перила. У меня не хватило решимости спросить, что он затеял. Он был полон энергии и чрезвычайно оживлен, а я измотана и слишком больна.

Занавески в моей комнате переливались красными и синими цветами, которые то набухали, то съеживались по мере того, как у меня поднималась или падала температура. Вошел Люк, и я попыталась рассказать ему об этом. Держа в руках ножи, он сообщил, что собирается вырезать какие-то фигуры. Он положил мне на лоб влажную марлю и широко распахнул окно. Когда я снова очнулась, было уже поздно, в комнате стало прохладнее и горел свет. Занавески колыхались на ветру, то вздуваясь, то опадая. Сумерки сгущались. И тут я увидела, что занавески не расправились в очередной раз, им что-то мешало. Нечто формой и размером похожее на человека.

Я вскинулась на постели, ничего не соображая от страха. Та темная фигура из сада проникла в дом! Кровь стучала в висках барабанной дробью.

Мой преследователь находился со мной в одной комнате.

— Кто здесь? — От ужаса я охрипла. — Брайан, это ты?

Фигура не издавала ни звука, но я различала очертания головы и туловища, линию рук. Я ошибалась, благодушно решив, что никакой угрозы нет, и все это время пребывала в опасности. Я скатилась с кровати, поползла по полу и стала карабкаться на четвереньках по лестнице, призывая Люка на помощь. Он распахнул дверь, сбежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки, поднял меня на руки и отнес обратно в постель.

— Там, за шторами! — Я указала на окно, обессилев от страха.

Люк раздвинул занавески с такой силой, что одна из них сорвалась с крючков.

За ними ничего не было. И никого.

Люк выглянул в окно.

— Не думаю, что кто-то забрался бы так высоко.

— Я его видела, уверена, что видела. Брайан знает, где я живу. Похоже, ты был прав насчет него.

Люк погладил меня по волосам:

— Это все из-за лихорадки, невозможно залезть сюда и так быстро сбежать.

— Я позвоню в полицию, — прошептала я.

Люк промолчал. Мы оба понимали, что я этого не сделаю, ведь наша тайна может быть раскрыта, наши семьи разрушены, а моя карьера закончена. Люк спустился вниз, чтобы посмотреть, нет ли следов взлома. Я сидела очень тихо, обхватив себя руками и стуча зубами. Я слышала, как он запирает окна и проверяет двери. Наконец он вернулся, качая головой.

— Ничего. Это все твое воображение, любовь моя.

— Не уходи, — прошептала я. — Останься со мной.

Я взяла Люка за руку и, стараясь удержать, переплела свои дрожащие пальцы с его. Он стал гладить мой лоб, и я все же уснула, хоть и не думала, что смогу. Мне приснилась Кэрол. Она хмуро смотрела на меня, сжимала в руке красную ручку и непрестанно чертила линии на листе бумаги — глубокие царапины, похожие на кровавые следы. Ее макияж был размазан, вокруг глаз лежали темные круги. Какие-то черные силуэты надвинулись на нее сзади, и она начала кричать. Я проснулась, дернувшись так, что содрогнулся каркас кровати. Простыни были мокрыми от пота. Окно теперь было заперто, незадернутые занавески безвольно болтались на нескольких крючках. Люк был наверху, я слышала, как он ходит по комнате. Я лежала, истекая потом, повернув лицо к двери. Я могла различить только очертания кофра под моим халатом, но одно это уже успокаивало.

Люк прилег рядом со мной лишь около полуночи.

— Я так рада, что ты здесь, — прошептала я, но вряд ли он услышал. Перебирая пальцами мои волосы, он что-то бормотал, будто разговаривал с кем-то.

На следующее утро он исчез.

Июнь 2017 года

Худшее в полицейской камере — не то, о чем вы могли бы подумать. Не жесткая койка и не скудная еда. И даже не запертая дверь. Это мысли в вашей голове. Люди вечно твердят, что одиночество несет покой, но они сами не ведают, что говорят. В тишине мысли звучат громче, воображение мучает злее.

Когда настало время встретиться с инспектором Уэйнрайтом в третий раз, я была почти рада, ведь это означало хоть какую-то компанию. Он не сообщил мне никаких новостей. Это была традиционная, но все же сбивающая с толку уловка. Кажется, он хотел сохранить бесстрастное выражение лица, но не смог скрыть воодушевления, с которым подался вперед и посмотрел на меня, извлекая фотографию из пластикового бумажника в своей руке. Качество снимка не было столь идеальным, как у Виктории. Ее фотографии всегда отличались продуманной композицией, и глаза зрителя сами стремились к центральной точке, в которой начинался увлекательный сюжет. И все же на фото, лежавшем передо мной, можно было разглядеть начало некой истории. На нем было изображено уставленное книгами и переполненное людьми помещение. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы узнать библиотеку Норт-Кэнонри. Люк стоял в центре кадра, а слева виднелся мой профиль. В отличие от окружающих, Люк не смотрел в камеру, а устремил взгляд на меня, а я — на него в ответ. Это было похоже на танец или на приглашение к нему, и я вспомнила, что тогда почувствовала. Именно в тот момент я осознала, что влюбилась. Это случилось очень просто. Так нередко бывает, но иногда требуется время, чтобы во всем разобраться. Я надеялась, что инспектор Уэйнрайт не заметит того, что было так очевидно: фотограф невольно запечатлел начало любовной истории, хотя никто тогда не понимал, что происходит, и меньше всего — главные герои этой пьесы.

Июнь 2017 года