Но сейчас, в январе 1991 года, именно Эймсу будет порученакоординация всех действий ЦРУ против КГБ в Германии. Милт Берден доверял Эймсу,что не помешало ему сказать Эшби:

— Я думаю, их источник информации в нашем ведомстве —это как раз тот самый неучтенный фактор, которого мы пока не знаем.

Эшби кивнул, и в этот момент зазвонил его телефон. Он поднялтрубку.

Выслушав сообщение и сухо сказав «спасибо», положил трубку.Потом потер кончик носа и глухо сказал:

— Наши эксперты подтверждают. Снятый на фотографиичеловек и находящийся сейчас в Германии Кемаль Аслан — два абсолютно разныхчеловека. Он советский агент-нелегал.

Арт Бэннон, единственный из присутствующих, улыбнулся,словно это была только его победа.

Сидя в купе первого класса, он смотрел, как за окноммелькали ухоженные дома немецких бюргеров, и чувствовал себя почти дома. Онхорошо знал, что между Западной и Восточной зонами Германии уже не будетникаких границ и никто не войдет в его вагон с просьбой показать паспорт. Нотем не менее сидел и ждал, когда наконец поезд перейдет эту невидимую линию,являвшуюся самой ожесточенной линией противостояния в истории человечества.

Поезд шел точно по расписанию, и он знал, что ближе кполуночи они пересекут эту невидимую теперь границу. И если по шоссейнымдорогам еще можно было определить, где именно находится бывшая ГДР, а где.Западная Германия, то по железнодорожной колее сделать это было практическиневозможно.

Автомагистрали в ФРГ были образцовыми дорогами Европы,сравнимыми разве только со знаменитыми американскими дорогами. А вот дорогиГДР, уже не ремонтируемые и не контролируемые последние несколько лет, послеразвала страны являли собой образец, вряд ли достойный подражания. Но он зналвремя и, купив в буфере небольшую бутылочку виски, ждал, когда наконец поездпересечет границу, словно возвращая его домой. Он закрыл глаза и попыталсяпредставить, каким будет его дом. Но вместо старого дома, забытого и брошенногосемнадцать лет назад, он видел техасское ранчо своего тестя, свои дома вХьюстоне, Нью-Йорке и Торонто, глаза Сандры, взгляд своего сына. И не могпредставить себе ни своей однокомнатной московской квартиры, ни квартиры вдругом городе, где он вырос и пошел в школу. Только воспоминание о материпо-прежнему жило в его сердце, и, хотя сам образ был несколько затуманен,воспоминания о ней всегда помогали сохранять ту боль и ностальгическое чувствопотери, которые он испытывал все эти годы. Почему-то он всегда помнил ее руки.Ее добрые, ласковые руки. И не мог представить ее постаревшей на целыхсемнадцать лет.

Ей было пятьдесят с небольшим лет, когда он уезжал на Запад.Это была еще крепкая сильная женщина, часто шутившая по поводу егокомандировок. Сейчас ей должно было исполниться семьдесят. Несколько раз, всамом начале его деятельности за рубежом, ему удавалось поговорить с матерью,которую для этих целей привозили в другие страны. Но эти «подарки» быстрозакончились, так как такие разговоры, несмотря на все меры предосторожности,были исключительно опасны. С тех пор им обоим передавали только устные приветыи иногда ему привозили письма, написанные другим почерком на английском языке,являвшиеся переводной копией ее подлинных писем.

Сейчас, сидя в поезде, направлявшемся в Берлин, он думал отом далеком теперь семьдесят четвертом, когда Юрий Андропов приехал личнопроводить нелегала, отправлявшегося за рубеж. Он запомнил эту встречу на всюжизнь. И слова Андропова о том, как будет трудно. Он потом часто вспоминал этислова.

Никто не знал тогда, не мог даже предположить, как долгопродлится его «командировка».

«Семнадцать лет», — снова подумал он. Как все этосложно. Он не понимал, как сумеет адаптироваться к новой жизни после столькихлет, проведенных на Западе. Не знал изменений, происшедших на его родине.Смутно он чувствовал, что все по-другому, иначе, сложнее. Информация,доходившая до него, была смутной, вызывала тревогу. События в Тбилиси, Баку,Вильнюсе вселяли ту неуверенность в его душе, которую не могли породить никакиенаблюдения агентов спецслужб. Он еще не осознавал степень изменений,происшедших в СССР, но знал, что возвращается совсем в другую страну.

В дверь постучали. Он насторожился. Сотрудник ЦРУ летел сним до самого Мюнхена и наверняка сдал его своим партнерам в Баварии с рук наруки.

Неужели они решились сделать попытку захватить его еще дотого, как поезд пересечет бывшую границу? Он осторожно подошел к дверям.

— Кто там?

— У меня поручение из Пенсильвании, — раздалсяприглушенный голос за дверью.

Кемаль замер. Это был его личный пароль. Ни один сотрудникЦРУ не мог его знать. И, самое главное, это был знакомый голос. Но в этоневозможно было поверить, нельзя было верить. После того как он на вокзале позвонилпо известному ему телефону и услышал только одну фразу — «Билет вам заказан напоезд Мюнхен — Берлин», — Кемаль не сомневался, что его переездподготовлен советской разведкой. Но не думал, что услышит в своем купе этотголос. Ему не нужен был пароль, чтобы узнать этот характерный глухой голос дажеспустя несколько лет. Щелкнув замком, он открыл дверь.

И увидел, что не ошибся. В купе вошел Сережа Трапаков. Тотсамый Сережа Трапаков, который отправлял молодого старшего лейтенанта разведкив семьдесят четвертом году в Болгарию. За эти годы он сильно изменился — изпрежнего худощавого молодого человека превратился в лысоватого полного мужчинузрелых лет, скорее напоминавшего бюргера, чем сотрудника ПГУ КГБ СССР. Трапаковбыстро закрыл за собой дверь. И только после этого они крепко обнялись. До болив суставах. Чуть отдышавшись, Кемаль сказал:

— Не думал, что увижу именно тебя.

— Они меня вытащили с Дальнего Востока, —улыбнулся Трапаков, — я сейчас безвылазно сижу во Владивостоке. Тамстолько работы. Начальство вспомнило, что ты меня знаешь. Решили, что пароль несовсем надежен. Нужно послать человека, которому ты доверяешь. Вспомнил променя, кстати, сам генерал Дроздов. Он ведь, кажется, был резидентом вНью-Йорке, когда ты там работал?

— Не совсем так. Я тогда был в Хьюстоне. Потомперебрался в Нью-Йорк.

А затем на некоторое время в Бостон. Но потом решил, чтоамериканцы слишком негостеприимны, и перевел свои дела в Канаду. У тебя естьскэллер?

— Конечно, он у меня в кармане. Никто не подслушает. Даздесь и не так опасно. Не волнуйся. В соседних купе никого нет. Твоинаблюдатели сидят в крайнем купе. Слева.

— Узнаю систему, — улыбнулся Кемаль.

— Приходится, — улыбнулся Трапаков, — хотянаша система в последнее время все чаще дает сильные сбои.

— Ты о чем?

— Долго рассказывать, — отмахнулся Трапаков.Кемаль взглянул на часы.

До прежней границы оставалось еще несколько минут. Ониразместились. Трапаков сел в кресло за столиком, Кемаль на свою кровать.