— Поэтому я его и не помню. Ты сказал, что Дроздовсейчас работает?

— Да, Юрий Иванович сейчас начальник управления понелегалам.

— Ясно. Представляю, как все изменилось у нас дома.Читая там прессу, ничего нельзя было понять. Почему начались эти события вПрибалтике, война в Карабахе, ферганские события? Почему в Тбилиси всекончилось так трагически?

Ничего не понимаю.

— Я сам много не понимаю, — отмахнулсяТрапаков, — и многие не понимают. Сложно объяснить. Вернешься домой, всесам узнаешь.

— Надеюсь, — молвил Кемаль, — когда-нибудь явсе-таки смогу вернуться.

— Не так мрачно. Там планируют завершить всю операциюза несколько дней. Максимум через неделю ты будешь дома.

— Посмотрим, — пожал плечами Кемаль, — мнеочень не нравятся операции, которые проводятся вот в таком пожарном порядке. Ноеще больше не нравится, когда убивают сотрудников КГБ. Поэтому я поеду в этототель, Сережа. И постараюсь что-нибудь сделать.

Они сидели вдвоем в кабинете. Здесь не было никого изпосторонних. И ненужно было притворяться. Они знали друг друга уже несколькодесятков лет. Оба были не просто политиками, оба были самыми известными исамыми опытными политиками Германии послевоенных лет.

За столом сидели канцлер Коль и его заместитель, министриностранных дел Ганс Дитрих Геншер. Коль всегда относился к своему заместителюподчеркнуто уважительно и корректно. Он никогда не забывал, как его партия, неимевшая, казалось бы, никаких шансов возглавить правительство, стала водночасье правящей партией Германии благодаря маневру Свободных демократов —партии Геншера, переметнувшихся от социал-демократов к христианским демокпатами изменившим таким образом баланс сил в бундестаге.

Геншер тогда остался министром иностранных дел ивице-канцлером. И хотя грозный Штраус из Баварии много раз говорил свою любимуюфразу, что в большой их коалиции «хвост не должен управлять собакой», никакихдивидендов баварский лидер от этого не получал. Геншер по-прежнему считалсячеловеком номер два в боннской иерархии и уверенно занимал место министраиностранных дел, став к моменту объединения Германии и после смерти АндреяГромыко самым «долгоиграющим» министром иностранных дел в мире.

Ни Коль, ни Геншер никогда не верили, что при их жизни,более того, при их правлении, наступит тот благословенный час, когда можнобудет объединить раздробленную, униженную, разбитую во второй мировой войнеГерманию. Это была вожделенная цель, о которой они могли только мечтать. Икоторую сделал явью Михаил Горбачев, разрушивший прежний «железный занавес». НиКоль, ни Геншер не были дилетантами в политике, подобно большинству журналистов,смело рассуждающих о простых немцах, разрушивших берлинскую стену. Оба немецкихполитика ясно сознавали — стену разрушили только потому, что Горбачев позволилэто сделать. Только поэтому. Ни Хонеккер, ни его карикатурный последовательЭгон Кренц никогда не допустили бы подобного, опираясь на советские танки иштыки. Но когда танки подучили приказ стоять в ангарах, а советские дивизиибыли строго предупреждены о невмешательстве во внутренние дела немцев, наступилперелом. Эту плотину уже невозможно было удержать, и она рухнула.

Коль справедливо считал своим личным достижением объединениеГермании.

Но в такой же мере это распространялось и на еговице-канцлера, сделавшего поистине гигантские усилия в деле налаживанияотношений с Москвой, стоявшего у истоков разрядки и по праву называемого, как иГенри Киссинджер, «великим магистром человеческих отношений».

Сидя в кабинете Коля, он слушал уверенные рассужденияканцлера о возможности быстрейшего экономического сращивания рассеченных преждечастей единой Германии. Геншер был больший прагматик, чем Коль, и знал, что вВосточной Германии не все зависит только от объективных факторов, сдерживающихэкономический рост. В немалой степени там были и факторы субъективные. Носейчас его более всего волновали другие проблемы.

— Мы разрешили нескольким компаниям скупать имущество иоружие у Западной группы войск, — осторожно заметил Геншер. — Может,нам стоит несколько активизироваться?

— Да, — согласился канцлер, — но вы знаете,меня ничего так не поражает, как масштабы коррупции в этих войсках. Они готовыпродавать все, что угодно. Это какое-то массовое помешательство.

— Они знают, что уходят, и поэтому им все равно, —пожал плечами Геншер.

— Это наша самая большая проблема, — задумчивопроизнес канцлер. — Любые события в Москве отражаются на нас. ДостаточноГорбачеву заболеть, чтобы курс марки резко пошел вниз. Никто до сих пор неверит в окончательную реальность объединения.

— Нужно настаивать, чтобы они выводили как можнобыстрее войска, — понял Геншер. — Я поговорю с новым министроминостранных дел.

— Сроки нужно максимально сократить, — заметилканцлер, — до девяносто четвертого года в Советском Союзе может произойтивсе что угодно. Новый лидер может даже остановить процесс вывода своих армий изГермании. Нам нужно торопиться. И насчет активизации наших усилий вы тожеправы. Меня так волнуют все эти проблемы. Я не буду чувствовать себя спокойно,пока из Германии не уйдет последний советский солдат.

— Если бы их не было в Германии сегодня, мы бы ужезавтра могли признать независимость Хорватии и Словении, — вдруг оченьтихо сказал Геншер.

— Что? — изумился канцлер. — Мы можемпризнать их независимость? Вы действительно об этом думаете?

— Пока только как о возможном варианте, лет черезпять-десять, — заметил Геншер, — хотя события в Югославии идут посвоему сценарию и распад уже неизбежен. Нужно признавать независимость этихстран. Рано или поздно мир признает эти реалии.

— Но это нарушение Хельсинкских договоренностей, —напомнил Коль. — Мы вместе с Югославией подписали объединенный пакт онерушимости границ в Европе.

— Там, кажется, была и подпись Хонеккера, — лукавозаметил Геншер, — но такой страны уже больше просто не существует. Русскиеведь подписывали эти договоренности только для закрепления границы Польши иГДР. А сегодня ГДР нет на мировой карте. Значит, мы учли реалии сегодняшнегодня.

Учитывать реалии. Коль помнил, когда впервые услышал этислова от лидера Советского Союза Михаила Горбачева. Весной девяностого года,когда последние выборы в ГДР окончательно подтвердили выбор немецкого народа,Коль прилетел в Москву. Ему важно было получить принципиальное согласиеГорбачева на объединение его страны. Путем любых уступок, компромиссов, новымолить у Горбачева разрешение на объединение. И вдруг Горбачев сказал ему,что между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации.«Сами немцы должны решать свою судьбу, — вдруг с пафосом заявил Горбачев,поднимая руку, — все должны знать нашу позицию. В том числе и немцы». Кольдаже не поверил переводчику, переспросив его дважды. И затем, словно проверяясамого себя, с трудом веря в услышанное, спросил: