Элизабет пошла в гостиную, вернулась со стопкой книг и разложила их на кухонном столе.

– В течение нескольких лет мы общались только таким способом. Я писала стихи и рассказы, нанизывая сухие цветы на ниточки и перемежая их словами на кусочках бумаги: и, если, он. А моя сестра присылала рисунки, иногда целые пейзажи с десятками видов цветов, и все они были подписаны и пронумерованы, чтобы я поняла, какой прочесть первым, и могла установить последовательность событий и переживаний. Ради этих писем я жила, по десять раз в день проверяя почту.

– Но как это поможет тебе заслужить ее прощение? – спросила я.

Элизабет направлялась к саду, но, услышав мой вопрос, резко обернулась.

– Это она должна просить у меня прощения, – сказала она. – Не забывай. – Сделав глубокий вдох, она продолжала: – Я скажу тебе, как это поможет. Кэтрин вспомнит, как близки мы были; вспомнит, что я понимала ее лучше, чем кто-либо другой в целом мире. Допустим, подойти к телефону ей не позволяют угрызения совести, но цветами она ответит. Я точно знаю.

Элизабет вышла на улицу. И когда вернулась, в руках у нее был букет из трех разных цветков. Она взяла разделочную доску, поставила ее на кухонный стол и положила цветы и острый нож сверху.

– Я тебя научу, – сказала она, – а ты мне помогай.

Я села за стол. Элизабет все время учила меня чему-то новому про цветы и их значения, но бессистемно, без определенного распорядка. Например, вчера мы увидели на рынке кошелек из ткани с рисунком из белых цветов. Кто же украшает кошельки символом бедности, сказала Элизабет и покачала головой. А потом показала мне белые цветы и рассказала подробно про клематис.

Сейчас, сидя рядом с Элизабет, я буквально ерзала от предвкушения урока. Подвинула стул как можно ближе. Она взяла темно-фиолетовый цветок размером с грецкий орех, с солнечно-желтой серединой.

– Примула, – проговорила она и покрутила цветок, как колесико, зажав стебель большим и указательным пальцами. Затем лепестками вверх положила его на свою гладкую белую ладонь. – Детство.

Я склонилась над ее рукой, держа нос всего в паре дюймов от цветка. У примулы был сильный запах сладкого спирта и духов, которыми душились матери других детей. Я отдернулась и сильно выдохнула через нос.

Элизабет рассмеялась:

– Мне тоже не нравится запах. Слишком сладкий, как будто цветок пытается спрятать свой настоящий, не слишком приятный аромат.

Я кивнула.

– Итак, если бы мы не знали, что перед нами примула, как бы мы это выяснили? – Элизабет отложила цветок и взяла книгу карманного формата. – Это справочник североамериканской дикорастущей флоры с разделением на цвета. Примула относится к сине-фиолетовым. – Она протянула мне книгу.

Я открыла раздел сине-фиолетовых цветов и стала листать страницы, пока не нашла рисунок, очень напоминавший наш цветок.

– Примула кусикиана, – прочла я. – Семейство первоцветов, Primulaceae.

– Хорошо. – Она взяла второй цветок из трех: крупный, желтый, с шестью остроконечными лепестками. – Лилия. Величие.

Я поискала в желтых цветах и нашла рисунок, соответствовавший нашему цветку. Ткнула в книгу мокрым пальцем и стала смотреть, как на странице расплывается пятно. Элизабет кивнула.

– Теперь давай представим, что картинку ты не нашла или не уверена, что это та самая. Именно тогда пригодятся знания о частях цветка. Цветочный справочник – как книга, где ты сама выбираешь, что случится с героями. Все начинается с простых вопросов: есть ли у цветка лепестки? сколько? И каждый ответ ведет к новым вопросам, все более сложным.

Элизабет взяла кухонный нож и разрезала лилию пополам. Лепестки рассыпались по доске. Показав на завязь, она прижала кончик моего пальца к липкому торчащему рыльцу.

Мы сосчитали лепестки и описали их форму. Элизабет объяснила, что такое симметрия, в чем разница между нижней и верхней завязью, как цветы располагаются на стебле. И проэкзаменовала на примере третьего цветка – фиалки, маленькой, подвядшей.

– Молодец, – сказала она, когда я ответила на пулеметную очередь ее вопросов. – Умница. Быстро учишься. – Она отодвинула мой стул, и я сползла с сиденья. – Теперь иди в сад, пока я готовлю ужин. Перед каждым знакомым цветком останавливайся и задавай себе те же вопросы, которые мы только что обсуждали. Сколько лепестков, какого цвета и формы? Если видишь розу, подумай – что делает ее розой, а не подсолнухом?

Элизабет по-прежнему перечисляла вопросы, а я бежала к двери.

– Выбери что-нибудь для Кэтрин! – крикнула она.

Я сбежала по крыльцу и скрылась в саду.

13

Рената удивилась, увидев меня сидящей на тротуаре в семь утра; сама она парковала машину на пустой улице. Я всю ночь не спала, и по мне это было видно. Она вскинула брови и улыбнулась.

– Ждала Санта-Клауса? – спросила она. – Тебе так и не рассказали о нем правду?

– Нет, – ответила я. – Как-то не случилось.

Вслед за Ренатой я зашла в холодильник и помогла вытащить ведра с алыми розами, белыми гвоздиками и гипсофилой. Мои самые нелюбимые цветы.

– Надеюсь, это не ты?.. Это по просьбе спятившей невесты?

– Она угрожала меня прикончить, – ответила Рената. Мы обе терпеть не могли красные розы. Рената вышла и вернулась с двумя стаканчиками кофе. Я к тому времени сделала уже три корзины для свадебного стола.

– Спасибо. – Я взяла бумажный стаканчик.

– Не за что. И не гони так. Чем быстрей закончим, тем больше времени мне придется провести на рождественском сборище у матери.

Я взяла розу и принялась, как в замедленной съемке, срезать шипы, раскладывая их на столе в аккуратную линию.

– Уже лучше, – сказала Рената. – Но можно еще медленнее.

Все утро мы работали нарочито медленно, но все равно управились к полудню. Рената взяла список и дважды проверила букеты.

– Все?

– Да, – ответила она. – К сожалению. Только доставка и рождественский обед у мамы – кстати, ты идешь со мной.

– Нет, спасибо, – ответила я, отхлебнула холодного кофе и надела рюкзак.

– Думаешь, у тебя есть выбор? Не-а.

Я могла бы начать спорить, но чувствовала себя в долгу за премию, к тому же праздничный обед с кучей еды – это было по мне, пусть даже я не знала, что такое праздничное настроение. Русскую кухню я никогда не пробовала, но все равно она наверняка лучше, чем ветчина, которую я планировала съесть прямо из банки.

– Ладно, – ответила я. – Но в пять у меня дела.

Рената рассмеялась. Наверное, ей тоже казалось невозможным, что у меня могут быть какие-то дела в Рождество.

Мать Ренаты жила в Ричмонд-Дистрикт, и мы отправились туда самым долгим путем.