иные, порой весьма неожиданные площадки собственной точности. Аналогия с подзорной трубой достаточно условна, поскольку там используется стационарный объект наведения, наше же поле обзора должно еще перемещаться, чтобы обрести где-нибудь внезапную площадку альтернативной точности. И мы, таким образом, можем добавить новые нюансы в знаменитое утверждение Эйнштейна «Самое непонятное в этом мире то, что он понятен». Из кантовской критики следовало, например, что мир понятен не во всем своем объеме, а есть некая особая поверхность умопостигаемого (континуум явлений), перемещаясь вдоль которой, мы обретаем знание. Теперь мы понимаем, что такой гладкой непрерывной поверхности нет, но существуют отдельные участки собственной точности, топография которых неясна, а взаимная локализация загадочна.

Сколько их, этих площадок, снабженных независимыми системами отсчета, отсчета истины? Если отладить методику поиска и идентификации, окажется, что их достаточно много – но повсюду и без всяких методик сразу же выделяются две: ego cogito и фюзис (природа). Первая, несомненно, самая интенсивная, именно привилегированная система отсчета. Она при этом не слишком велика по объему (размаху), и зону ego cogito нередко связывали с яркой светящейся точкой – «точкой сознания». Все самобытные процедуры приведения к истине здесь как бы работают на расстоянии вытянутой руки, а дальше лучи lumen naturalis преломляются и начинается разгул разума, которому, как известно, «нравится ошибаться». Регион, в который попадают преломленные и рассеянные лучи, – это фюзис, и он имеет собственную зону ясного и отчетливого, имя которой математика. Математическая интуиция столь же очевидна, как и ego cogito, при этом она, с одной стороны, не так интенсивна (не столь глубоко затрагивает чувственное), а с другой – несравненно обширнее по охвату и пригодна для многообразной дедукции. Мир, ухваченный в математической понятности, – это территориально весь мир, но стоит слегка изменить настройки, и все снова в тумане. Для нас важно сейчас отметить, что каждая из площадок имеет собственные средства экспликации и определенного доступа к достоверности. Люди понимают друг друга на математической почве настолько ясно и отчетливо, что эти фигуры согласия именуются истинами.

Осмотримся, где еще имеются площадки, избавленные от двусмысленности. Ну конечно же, на расстоянии вытянутой руки. Здесь декларируется очевидность, хотя речь идет не только о визуальности, но и, например, о слышании и об осязании. Требование Фомы вложить персты свои в раны Христовы есть классическая процедура удостоверивания, если речь идет о расстоянии вытянутой руки. Важно отметить, что фюзис обладает как бы послойной очевидностью, так что, увеличивая или уменьшая разрешение, мы приходим к очевидности иного порядка – но вопрос о необходимости «вращать подзорную трубу» остается открытым. Возможно, имеются аномалии в виде черных дыр, но они, конечно, слишком сомнительные аномалии, чтобы претендовать на статус собственной системы отсчета истины.

Фактически истина фюзиса имеет две системы отсчета, именуемые, соответственно, классической и квантовой реальностью. Внутри классической реальности существуют уровни материи, подотчетные отдельным наукам (например, химии, коллоидной химии, физике твердого тела и др.), однако эти смещения могут быть рассмотрены как результат укрупнения масштаба или, напротив, его «обобщения». Система отсчета истины (как и математический аппарат) при этом одна и та же, а вот реальность квантового мира подчинена другой системе отсчета, так что соответствующий ей мир достоин отдельного имени, хотя по инерции продолжает называться фюзисом-природой. Он при этом тоже понятен, но другим пониманием, которое, постигая квантовые явления (феномены), время от времени догадывается, что должны быть и квантовые ноумены, некие не подлежащие познанию из этой системы отсчета окрестности и глубины…

Таким образом, природа в целом уложена в пирог с послойной очевидностью. Какой произвольный кусочек пирога ни вырежи, найдешь примерно те же слои. Иначе устроены сенсориум и семиозис, здесь взаимная ориентация полей ясности особенно запутана.

* * *

Мы начали с пробного выделения двух полей ясного и отчетливого, в каждом из которых прописана собственная истина, опирающаяся на независимые от соседних полей процедуры. Это поле ego cogito и поле матезиса (математического схватывания мира). Далее мы выделили «макромир» и квантовую реальность – каждый из них, несомненно, располагает собственной ясностью и отчетливостью. Пробным образом ввели также «реальность на расстоянии вытянутой руки», хотя она, скорее, относится к сенсориуму и, стало быть, к человеческому.

Это площадки дистанционного взаимодействия с объектами внешнего мира; в качестве взаимно однородных они должны быть опознаны. Такая процедура иногда называется тематизацией, то есть правильным принятием за единицу и последующим строгим соблюдением дискретности и счетности. С таким же успехом можно прибегнуть и к термину «фокусировка», в результате которой вдруг открывается внятная картина мира. Без надлежащей фокусировки и тематизации никакая процедура истинного постижения применена быть не может. Скажем, физиологическая фокусировка и тематизация Аристотеля наряду с водой и воздухом включает в себя и «мясо» (см. «О частях животных» и «Метеорологика»), и такое разделение казалось ясным и отчетливым. Но прошло более двух тысяч лет, за это время пришлось не раз наводить фокус, так что вместо «мяса» в кадре оказались сначала «мышцы», потом «гладкая и поперечно-полосатая мускулатура», потом, наконец, различные белки и АТФ – и все это в рамках уточнения собственной точности физиологии. С тех пор итоговая картинка далеко разошлась с данностью «на расстоянии вытянутой руки».

Несмотря на такое смещение фокуса, все основополагающие процедуры удостоверивания остались в пределах науки.

Другое дело поле собственной точности, расположенное где-то вроде бы рядом, но без взаимной локализации. Дадим ему имя «подручное» (Zuhanden) в честь Мартина Хайдеггера, первооткрывателя этого поля. Как охарактеризовать его, имея в виду сопоставимость с ego cogito и полем математической ясности? Надежность, дельность прочность, проба на убыль, подтверждающая состояние вещества вместе с формой, – такова истина вещей, подробно описанная Хайдеггером в «Истоке художественного творения». В интересующем нас аспекте это будет выглядеть так. Вот вещи – изношенные, недоделанные, не подогнанные, какая-нибудь скрипящая дверь или половица, чашка с отбитым краешком, расческа с выломанным зубом, покосившейся сарайчик, еще что-нибудь покосившееся, если продолжать дальше, выйдет как в поговорке: «Месиво и крошево – ничего хорошего…»

Но если не экстраполировать, то речь идет о чем-то самом обычном, о слишком человеческом, когда ясность и отчетливость скрыта за торжествующим сопроматом мира. Любопытно, что для общей характеристики такого наличного незатейливого хозяйства используется термин «скарб», «утварь», которые в русском языке несут едва уловимый оттенок легкого презрения или пренебрежения. И совсем иное дело – подручное, выведенное изразмытости, из простого «Пойдет и так» и приведенное к истине вещей.

Тут есть определенная параллель с полем ясности ego cogito, где в окрестностях довольствуются приблизительностью представлений о Боге, о статусе существования, о подлинности я-присутствия. Но вот приходит Декарт и наводит