— А остальное?

— Можешь все сжечь, малыш. Эти груды выглядели внушительно в сейфе. Нам они не нужны. Что же касается ценных бумаг, мы их спокойненько запрем в шкаф и будем ждать подходящего момента.

На следующий день Арсен подумал, что ничто не мешает ему вернуться в особняк Эмберов. Но, читая газеты, он узнал нечто совершенно неожиданное: Людовик и Жервеза исчезли.

Вскрытие сейфа происходило в чрезвычайно торжественной обстановке. Судейские обнаружили в нем то, что оставил Арсен Люпен… то есть почти ничего.

Таковы факты, точнее, некоторые из них в интерпретации Арсена Люпена. Я излагаю события, придерживаясь версии, услышанной из его собственных уст в тот день, когда на Арсена нашел стих откровенности.

Он ходил взад-вперед по моему рабочему кабинету, и в глазах его бегали чертики, которых я не замечал раньше.

— Короче говоря, — заметил я, — это одно из самых удачных ваших предприятий?

Не ответив мне напрямую, он продолжал:

— В этом деле есть какие-то неразрешимые загадки. И даже после того, как я вам все объяснил, осталось столько непонятного! Зачем понадобилось бежать? Почему они не воспользовались помощью, которую я невольно оказал им. Ведь так просто было заявить: «Сто миллионов лежали в сейфе, а теперь их здесь нет, потому что они украдены!»

— Эмберы потеряли голову.

— Да, действительно, потеряли голову… Но с другой стороны, ведь правда, что…

— Что — правда?

— Так, ничего.

Что скрывалось за его недомолвкой? Он ведь что-то недоговорил, это было очевидно, и не хотел говорить. Я был заинтригован. Должно быть, речь шла о чем-то очень серьезном, если у такого человека возникли сомнения.

И я наугад стал задавать ему разные вопросы.

— Вы с ними больше не встречались?

— Нет.

— А не испытываете ли вы временами что-то вроде жалости к этой злополучной чете?

— Я?! — воскликнул он, подскочив.

Его возмущение удивило меня. Может, я попал в точку?

— Разумеется, — упорствовал я. — Не будь вас, они, может быть, могли бы противостоять опасности… или по крайней мере уехать с полными карманами.

— Угрызения совести, именно этого вы от меня хотите, не правда ли?

— Конечно!

Он сильно ударил по моему столу.

— Итак, по-вашему, у меня должны быть угрызения совести?

— Называйте это угрызениями или сожалениями. Но хоть какие-то чувства…

— Испытывать какие-то чувства по отношению к людям…

— К людям, у которых вы отняли состояние.

— Какое состояние?

— Ну как же… эти две или три пачки ценных бумаг!

— Две-три пачки бумаг! Я у них украл ценные бумаги, не так ли, часть их наследства, и в этом моя вина, мое преступление? А вам не пришло в голову, черт побери, что они были фальшивыми, эти ценные бумаги?.. Слышите?

ОНИ БЫЛИ ФАЛЬШИВЫМИ!

Я оторопело уставился на него.

— Четыре или пять миллионов — фальшивые?

— Именно, — в ярости воскликнул он, — архифальшивые! Фальшивые облигации, ценные государственные бумаги, парижские акции — все оказалось макулатурой и ничем иным! И ни одного су! В этой массе бумаг я не нашел и су! А вы требуете от меня каких-то угрызений совести. Но их должны испытывать они, а не я! Эта парочка облапошила меня как обыкновенного раззяву! И обобрала как последнего тупого кретина!

Люпен был зол не на шутку, досада и уязвленное самолюбие, видимо, не давали ему покоя.

— Но, как ни крути, я был в проигрыше с самого начала! Угадайте, какую роль я играл в этом деле, точнее, они заставили меня играть? Роль Андре Брофорда. Да, дорогой друг, а я ничего не понял! Только позднее, по газетам и сопоставленным фактам я догадался об этом. В то время как я строил из себя благодетеля, этакого господина, рисковавшего своей жизнью и вырвавшего Эмбера из лап бандита, они выдавали меня за одного из Брофордов!

Великолепно, не так ли? Оригинал, расположившийся в комнате на третьем этаже, дикарь, которого показывали издали, был Брофордом, и эту роль играл я! Только благодаря мне и тому доверию, которое я внушал под именем Брофорда, банкиры давали ссуды, а нотариусы убеждали своих клиентов в том, что они могут открыть кредит! Да, полезный урок для начинающего! Уверяю вас, он не прошел даром.

Арсен вдруг замолчал, схватил меня за руку, а затем с яростью, в которой все же нетрудно было уловить нотки иронии и восхищения, произнес немыслимую фразу:

— В данный момент, дружище, Жервеза Эмбер должна мне тысячу пятьсот франков!

На этот раз я не смог удержаться от смеха. Воистину это была остроумнейшая шутка. Люпен и сам рассмеялся от души.

— Да, дорогой, тысячу пятьсот франков! Мало того, что я не получил ни одного су за свою работу, хозяйка ухитрилась вытянуть из меня полторы тысячи франков! Все, что было мною накоплено в юности! И знаете для чего? Ни за что не угадаете… Для ее бедняков! Именно так, для так называемых обездоленных людей, которым она помогала тайком от Людовика!

И я попался на этом! Ну разве не смешно, а? У Арсена Люпена выудили полторы тысячи франков, и сделала это милая дама, у которой он украл на четыре миллиона фальшивых бумаг! К каким только комбинациям и гениальным хитростям я не прибегал, чтобы добиться столь блестящего результата!

Вот так, единственный раз в жизни меня провели. Черт возьми! Обвели вокруг пальца по-настоящему, вчистую и по высшему разряду!..

Сильный звон колокольчика разбудил консьержку дома № 9 по улице Ош. Она с ворчанием дернула за веревочку и заметила:

— Мне казалось, все вернулись. Ведь уже три часа, не меньше!

— Может быть, пришли за доктором, — пробрюзжал ее муж.

И действительно, послышался чей-то голос:

— Доктор Арель… на каком этаже?

— На четвертом, слева. Но по ночам его не велено тревожить.

— Придется все-таки побеспокоить господина доктора.

Неизвестный вошел в вестибюль, поднялся на второй, затем на третий этаж, и даже не задержавшись на лестничной клетке у двери месье Ареля, дошел до шестого этажа. Здесь он опробовал два ключа. Первым открыл замок, вторым — предохранительную задвижку.

— Замечательно, — прошептал он, — дело значительно упрощается. Но перед тем как приступить к нему, нужно обеспечить отступление. Так… по логике вещей, какое-то время потребовалось мне, чтобы позвонить к доктору, который должен был прогнать меня. Это время еще не прошло… немного терпения.

Десять минут спустя он спустился вниз и постучал в окошечко швейцарской, ругаясь на доктора. Незнакомцу открыли, и он, выходя, хлопнул дверью. Однако дверь не закрылась — этот господин ловко вставил железяку в личну замка, чтобы язычок не вошел внутрь.