В Угличе было знамение: появились на небе три огненных столпа. И потому быть большой беде.

Но не знала Русь большей беды, чем та, когда брат идет на брата. Только на время затаился Василий Косой, а сам рассылает подметные грамоты, в которых оскорбляет своего старшего брата и собирает рать в Костроме.

На базарах говорили и о том, что берет он в свои полки не только чернь и мужиков, оторванных от сохи, но и бродячих монахов, которые во множестве шастают по дорогам. А тех, кто не желает идти в его рать, сечет плетью нещадно.

Два месяца длился мир между Василием Васильевичем и Василием Юрьевичем. Как не сразу пробивается на опаленной земле травушка, так и обида между братьями забывается не скоро. А если причиной раздора являются вотчинные земли, тогда еще горше обиды.

Василий Юрьевич вместе с воинством шел в Галич к младшему брату Дмитрию Красному. Сейчас, как никогда, он нуждался в опоре.

Недалеко от города рать остановила застава. Широкобородый десятник в золоченом колонтаре выступил вперед и, преградив дорогу копьем, спросил дерзко:

— Кто таков?! С чем пожаловал?

Рубануть бы охальника мечом от плеча до пояса, чтобы, задрав ноги, повалился на землю, но Василий Косой сумел обуздать гнев и отвечал спокойно:

— Я князь Василий Юрьевич, к брату своему Дмитрию еду.

Десятник не унимался:

— Если в гости едешь, тогда почему рать с собой ведешь? Не велено в город ратников пропускать!

Говорил десятник смело, в голосе чувствовалась твердость, которой стоило подчиниться. Видно, и он был наслышан про опалу Василия Косого. Знал, ослабел Василий Юрьевич и скитается по лесам, подобно загнанному зверю.

— Сообщите брату о моем прибытии.

Десятник колебался лишь мгновение.

— Эй, Миколка, скачи в город к князю, сообщи ему, что Василий Юрьевич в крепость просится.

Миколка боднул русой башкой и с гиканьем погнал рысака в город, подняв на дороге облако пыли.

И часу не прошло, как возвратился он с вестью обратно. На всем скаку остановил коня перед десятником:

— Князь Дмитрий повелел, чтобы Василий Юрьевич с боярами ступал в город. А рать пусть оставит в посадах.

Василий усмехнулся: «Повелел, стало быть. С каких это пор на Руси младшие братья повелевают старшими?» И, повернувшись к тысяцкому, сказал:

— Останешься в посаде. Если я не дам о себе знать к вечеру… посылай за вятичами и спали город. — Глянув хмуро на бояр, князь обронил: — Ну, чего застыли? Поезжайте! Князь видеть нас пожелал.

Дмитрий встретил Василия Косого на красном крыльце и терпеливо дожидался, когда он, преодолевая ступень за ступенькой, поднимется к нему. Возможно, это свидание могло быть другим и сопровождалось бы радостным приветствием, братским похлопыванием по плечу, но слишком далеко развела их вражда. И еще насторожило братьев послание, отправленное московскому князю: «Если Богу неугодно, чтобы княжил отец наш, тебя, Васька, мы сами не хотим!» Если бы не эта грамота, сидел бы Василий Юрьевич на московском столе и оба Дмитрия шли бы к нему с поклоном.

Последняя ступенька отделяла младшего брата от старшего. Остановился Василий Юрьевич, словно раздумывал — а стоит ли подниматься далее? — но, заметив протянутые для приветствия руки, шагнул навстречу.

— Как же мы давно не виделись с тобой, Дмитрий!

Не случайно Дмитрия прозвали Красным. Как и прежде, лицо иконописное, с тонким прямым носом, а большие глаза, что у отрока, наивные. Стоило только увидеть брата, и не стало прежней обиды, рассеялась она, как легкое утреннее облако.

— Держишь на меня обиду?

— Не держу, — отвечал правду Василий и принял на грудь склоненную голову брата.

Горячий комок застрял в горле, на глаза навернулись слезы. Разве всегда они были по разные стороны? Старший брат больше, чем брат, — почти отец! И разве Дмитрий не ощущал на себе братовой опеки? Василий посадил его на коня, он же научил его держать оружие. Неужели он сможет пойти против Васьки Косого?

Дмитрий Красный рос покорным ребенком, кротость была его главной добродетелью. С малолетства он мечтал об иночестве, но властный Юрий на поле брани заставил сына пролить кровь и этим отворотил взор Дмитрия от монашеских келий. Тихому, послушному отроку внушал:

— Ты князь! И род твой должен быть княжеским. Не наша доля преть в затхлых кельях, наша судьба — это война, власть!

Если и стоило ожидать от кого-то угроз, так это от Шемяки. Дерзким рос средний брат, и только отец мог его усмирить.

Василий Юрьевич продолжал:

— Если не держишь на меня обиду, так почему же тогда полки мои у ворот городских томишь?

Смутился Дмитрий на укор и, пропуская Василия в горницу, сказал:

— Чего же это мы, брат, у порога разговаривать будем? Кушанья поначалу отведай, браги крепкой испей. Дорога-то не коротка. Не все так просто, как ты думаешь.

И по этой недоговоренности Василий Юрьевич понял, что Дмитрий Шемяка по-прежнему для Красного старший брат. Крякнул от досады Василий Косой и вошел в горницу.

Когда от хмельного закружилась голова, когда уже помянули отца и матушку, когда тонкая нить, что связывала братьев, стала крепче, чем была раньше, Василий Косой заговорил о главном, для чего явился к брату в Галич:

— Помири меня с Дмитрием, не желаю я в ссоре с ним жить. Чего же нам делить, когда мы сидим в своих уделах? Есть у нас другой враг — Васька Московский! Вот кто последнее наше хочет отобрать!

— Новой брани хочешь, Василий?

— Не брани я хочу, а свое получить, то, что нам от батюшки осталось.

Дмитрий Красный с детства стоял между братьями, так широкая река делит большой лес. Вроде бы течет лениво и дремлет, но, если случится пожар, не пустит его на другой берег. Дмитрий Красный не давал распалиться пожару. Родиться бы ему девкой, слишком мягок и добр он для князя, даже слугу не устыдит, когда тот пробежит мимо, не скинув шапки.

— По себе ли ты шапку меришь, Василий? — мягко возражал младший брат. — Не отдаст московский князь свою вотчину без брани. А мир через войну не построишь.

Был бы Дмитрий добрым монахом, не будь он княжеского рода, наставлял бы братию на путь справедливости и истины, утешал бы больных и сирых. Но княжеские бармы и посох отринули его от простых смертных, возвысили над ними.

Василию Косому подумалось: «Вот ежели случилось бы Дмитрию Красному быть в Москве князем, не отвернулись бы от него бояре».

— Помири меня с Дмитрием Шемякой, прошу тебя! Чего нам делить, если у нас один отец и одна мать. Вместе нам нужно быть. И разве это справедливо уступать двоюродному брату московский стол, а самим по уделам разбегаться?

Хлебосольный стол у Дмитрия Красного. Капуста удалась на славу, ядреный рассол стекал с бороды князя на атласный кафтан.