Взглядом, которым Злыдня смерила его от пера на тюрбане до загнутых кончиков туфель, можно было заморозить главный бассейн в хамаме.

— А что такого ты мог услышать, Махмуд-бек, чего я не знаю? Поделись, сделай милость, вот тогда я и отвечу, верить тебе или не верить. — Подхватила длинную трость, с которой в последние три месяца не расставалась — давали о себе знать застуженные неожиданными зимними холодами ноги. — Я не чудодей и волшебник, мыслей читать не умею; кто знает, что творится в твоей умной голове?

И пошла себе по галерее, прямиком в свой отдельный покой. Выступала уверенно, величественно, словно сама валиде-султан, устремив при этом взгляд вперёд, а потому — Главе белых евнухов приходилось слегка опережать её, чтобы заглянуть в лицо при разговоре. И тихо беситься: очень он не любил такие приёмчики.

— Я слышал от Фатьмы, лекарицы, что… — Капа-агасы понизил голос: — …двое из подаренных франкам дев вернулись в гарем… — Выдержал паузу, для пущего драматизма, и добавил со священным ужасом в голосе: — … девственницами!

— И что?

Злыдня даже бровью не повела.

— Что? — Капа-агасы сбился с шага. — Что значит… Они не справились, курица ты этакая! Нашли, кого послать! Эта Ильхам, и, как её… Кекем, да, Кекем! Их не возжелали даже самые паршивые неверные! Позор! Позор!

— А ну, заткни свой поганый рот, — жёстко отозвалась Нуха-ханум. — Ты кого это называешь паршивыми псами? Тех, с кем наш Повелитель сегодня уже подписал договор о торговле и свободном посещении наших держав? Прижми язык, если не хочешь его лишиться! Знаю я…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Капа-агасы побледнел. Подобного выпада от всегда смиренной — по крайней мере, в приватных разговорах с ним, Нухи он не ожидал. Обычно та была покладиста, угодлива, а теперь… Победительницей себя почувствовала?

— Нуха-ханум, что такое? — спросил, сменив тон, приветливо и даже обеспокоенно. — Ты, верно, переутомилась и не поняла меня? Я хотел сказать, что девушки оказались столь плохи, что не пробудили охоты в здоровых сильных мужчинах! Это не только их позор, это вина наставниц! Не научили должным образом всему, что должна знать настоящая служительница страсти! А если кого-то из этих девушек удостоил бы своим выбором Величайший, а они повели себя точно также? О, тут и меня задел бы его гнев! Всех нас задел бы!

Губы Злыдни скривились в презрительной усмешке.

— Махмуд-бей, — чуть ли не выплюнула она в лицо евнуху, — не смеши меня! Или тебе рассказать, как умелая девушка может ублажить мужчину, не потеряв при этом невинности? Ты не хуже меня это знаешь. Франки — те ещё затейники в любовных играх, и я ничему не удивляюсь. В нашем мире по воле Аллаха и ещё кое-чьей вообще творятся странные вещи. Умудряются же твои знакомые табибы приводить к нам евнухов, лишённых только ядер, но не основного мужского корня, и, знаешь ли, отчего-то это не мешает им считаться евнухами… Что с тобой, дорогой Махмуд, тебе нехорошо? Ай-ай, бедненький, ты и не знал о таких подробностях! Не расстраивайся, я это уже исправила.

— Ты…что? — Капа-агасы судорожно глотал воздух. — Что ты сделала?

Нуха хладнокровно изобразила пальцами щёлкающие ножницы.

— Говорю, отправила их к здешнему младшему лекарю самого Повелителя, он сделал из этих недообрезков полноценных служителей Сераля. Теперь всё в порядке, не беспокойся. — Злыдня ободряюще похлопала Капа-агасы по руке. — С неделю поваляются, и те, кто выживут, вернутся сюда, уже на законном основании. А тебе советую, разберись с поставщиком рабов, пока с ним не разобралась сама валиде.

— Вали… султ… — Недомужчина выдохнул, свисающим концом чалмы оттёр пот, градом катящийся со лба. — Достопочтенная Нуха-ханум… она уже знает об этом… этом… недоразумении?

Нуха выдержала долгую паузу, во время которой главный евнух мысленно умер трижды.

— Нет, — сказала, как припечатала. — Но только если со мной что-то случится, или ты надумаешь возвести на мою должность Итиль, которая воспитала для тебя твою несравненную Гюнез, ту самую, что вы с ней протащили в фаворитки; или вдруг я чем-то тебе не понравлюсь — а в последнее время я стала замечать за тобой странные перепады настроения… Так вот: если со мной что-то случится — три моих верных служанки отошлют валиде письма с рассказами о твоих недосмотрах и о том, сколько ты за этих полумужчин получал от своей рыжей шайтанши. Ифритши ненасытной, коварной гули! Ишь, султана ей мало, подавай мальчиков в постель… Смотри, Махмуд-бек, заиграешься! Эй, эй!

Набалдашником трости она повела туда-сюда перед глазами бледного, как мел, евнуха. Поцокала языком:

— Жив, гляди-ка, я уж думала, тебя удар хватил… Вот и живи долго и счастливо, уважаемый. Пока ты меня и моих воспитанниц не трогаешь — и я тебя не трогаю. Договорились.

И скрылась за двустворчатой дверью в своём маленьком чертоге. Перевела дух. Дрожащими руками извлекла из недр стенного шкафчика кувшин с запретным вином и приложилась прямо к горлышку, не заморачиваясь поисками кубка.

Она его свалила! Главного евнуха! О-о, это был славный удар, так давно и тщательно готовящийся… Шашней наложниц с евнухами не прощала сама валиде-султан, считая, что даже в мыслях одалиски должны сохранять верность её сыну. И если она узнает о попустительстве слабостям новой фаворитки — тут уж не миновать Капа-агасы очередного урезания. Головы.

Ей, Нухе, и впрямь ничего не нужно от Главного. Только своё собственное место — слава, почёт и уважение, которые выпадут на её долю, если она с помощью двух прекрасных дев сможет свалить рыжую шайтаншу с вершины, на которой она так нагло разлеглась и теперь точит когти на весь гарем. Сбросить её с ложа султана, втоптать в грязь, уничтожить! Плохо, что она уже беременна, надо быть ох как осторожной с той, кто, возможно, носит нового Чингизида… Если Повелитель что-то заподозрит — лёгкой смертью не отделаешься. Но ничего. Нуха умеет ждать.

А Махмуд — тот явно собирался её подвинуть в сторонку, и хорошо, если просто в хезендар-уста — экономки, а то и подсыпал бы что-нибудь в еду или шербет. А что, жён и наследников-шахзаде и то травят, не стесняются, что там по сравнению с ними жизнь какой-то наставницы, хоть и высшего ранга! Но теперь всё, Капа-агасы. Ты у меня в руках. Вот где.

Нуха-ханум потрясла крепко сжатым кулаком, на котором уже проступали возрастные пигментные пятна. Ничего, белизна кожи ей уже ни к чему, а вот жить дальше в довольстве и в достатке — хочется. Впереди, увы, старость, и хотелось бы прожить её достойно, в почёте и уважении.