— Шоколад, — торжественно провозгласил Бомарше. — Это тебе точно понравится. Но имей в виду… — Ирис замерла с поднесённой к губам чашкой. — Этот нектар, эта дивная амброзия богов Нового Света пробуждает чувственность и разжигает огонь страсти. Если пить его в неумеренных дозах, конечно, — добавил со смехом. — Это не афродизиак… я хотел сказать — не возбуждающее средство, он просто добавит огонь в жилах и успокоит, потому что сладок и приятен. Моя жена обожает горячий шоколад. Он на неё именно так и действует — успокаивающе. Вот я и решил, что тебе в любом случае он не повредит. К тому же, вы, женщины, любите сладкое, а здесь, на Востоке, особенно к нему пристрастны. Нравится?

Про то, что сладости в гареме выдавались лишь на праздники или за особые услуги, девушка тоже промолчала. А она и впрямь так любила сладкое! Шоколад был великолепен. Не сдержавшись, Ирис даже облизала губы, чтобы не терять ни капли восхитительного сладко-пряного вкуса. Улыбнувшись, Бомарше поднялся, предложив ей руку.

Всё-таки… он сейчас уведёт её к себе. И страшно, и дух захватывает. Впрочем, похоже, боязнь перед неизбежным отступила, ведь Август был так добр с ней, так хорош! Он не причинит ей зла.

В крови и впрямь разбежалось пламя после дивного шоколада.

Но почему-то франкский посол уже не первый раз упомянул о жене; к чему бы это? Он всё-таки намекает, что сохранит ей верность?

Ирис ничего не оставалось, как положиться на волю Всевышнего.

— Ты станцуешь мне ещё раз, — заговорщически шепнул мужчина, увлекая её к лестнице на второй, приватный, этаж. — Для меня одного. Договорились?

Станцует. Конечно. И, что уж там душой кривить, Ирис решилась и на остальное. Пусть случится то, чему суждено случиться.

…Впервые в жизни она танцевала не потому, что надо, а по велению сердца, вкладывая в каждый жест свою благодарность мужчине, который обходился с ней так деликатно, нежно, сочувствующе. Увидь её в тот момент Айлин — вздохнула бы с удовлетворением и пробормотала бы: «Наконец-то. Вот она, уже не девчонка, но маленькая женщина, и никакая худоба ей в том не помеха. Говорила я: женщину делает женщиной не тело, а обожание того, кто рядом…» Ирис и не осознавала, насколько танец, посвящённый Августу, отличается от того, что был недавно внизу. В нём появилась чувственность, в отсутствии которой то и дело обвиняли Кекем наставницы, сдержанная страсть, огонь, и… вызов.

Будь здесь капа-агасы, его хватил бы очередной удар.

— Д-довольно, — произнёс, задыхаясь, Бомарше и откинулся на подушки широчайшего ложа. — Я же не святой… Впрочем, он тоже долго не продержится. Иди сюда, Кекем.

Он похлопал по краю постели.

— И не вздумай пугаться… Давай, садись. Просто садись, поговорим.

— Всё хорошо, госпо… А-август? — испуганно спросила Ирис.

— Хорошо, малышка. Настолько, что я начинаю стыдиться своей порядочности… Расскажи-ка мне, чему вас вообще обучают в Серале? Нет, про занятия музыкой рукоделием можешь опустить, про это мне и супруга рассказывала. Меня сейчас больше интересует то, как вас учат ублажать мужчину. Не всё ведь сводится к ложу, правда? Есть и другие моменты, не менее приятные, понимаешь?

— А-а… — протянула Ирис. На щеке её от лукавой улыбки появилась милая ямочка. — Я могу… — Наморщила нос, старательно припоминая. — Кроме то-ого, что стан-танцевать, могу спе-еть… Ко-огда я по-ою, то не-не за-аикаюсь. Мо-огу разуть тебя, по-омочь разде-деться, приня-ять ванну…

Засмущалась.

— Ммм… Ванну… Неплохо, но мой разум этого не выдержит. Лучше разуй. — Вытянув ногу, ухмыльнулся. — Что ж, ублажай своего господина, милая Кекем. И я останусь довольным.

Подавив смешок, Ирис почтительно склонила голову. Обойдя ложе, потянула на себя ботфорт, затем стащила с посольской ноги нитяной носок… Казалось, это сама нога издала блаженный стон, с наслаждением шевеля пальцами. Захихикав, девушка проделала то же самое с её соседкой.

Ступни у мужчины были красивые, изящной формы, и не слишком большие. Да он и ростом-то был невелик в сравнении со своими земляками, хоть Ирис и доходила ему лишь до середины уха. Но вот беда — тыльная часть ступни, даже большой палец, а заодно щиколотки, голени… и наверное выше, до самого колена, прикрытого штанами — всё заросло пушистыми чёрными волосками, да так густо… Девушка даже растерялась. Нет, о том, что у мужчин, как и у женщин, растёт пушок на руках и ногах, она догадывалась, но в хамаме слыхала, что все, включая самого султана и его приближенных, предпочитают избавляться от лишней растительности. Правда, не столь изуверскими способами, какие иной раз практиковали на наложницах кальфы, а с помощью каких-то особенных порошков или просто-напросто бритвы.

А у франков, значит, так не принято…

Не сдержавшись — наложнице ведь можно трогать своего господина — Ирис провела ладонью по мужской голени. И решила, что с виду это и не слишком красиво, но на ощупь… приятно. Хоть даже помыслить о таком смешно.

Зачем им дополнительная шерсть? А-а, наверное, чтобы было теплее… Франкия, должно быть, ужасно холодная страна.

Август смешно брыкнул ногой.

— Не щекочи, плутовка.

— Слушаюсь, мой го-осподин, — смиренно ответила Ирис. В голову ей пришла неожиданная идея, и в поисках того, что ей нужно, она обвела глазами спальню.

Здесь всё было устроено на европейский манер, а это значит — высокий стол, рядом с ним — стулья, и никаких подушек на полу. Правда, ковёр лежал замечательный, с толстым ворсом, на таком и просто посидеть приятно… Пустел затемнённым жерлом очаг, не разожжённый по тёплому времени года, и рядом с ним стояла чудная ширма, наверное, для защиты от выпадающих случайно угольков, когда в камине горел огонь. А, вот оно, что понадобится для угождения! На приземистом комоде поджидал, заготовленный для вечернего омовения, широкогорлый кувшин с водой, и серебряный таз, и лежало пушистое полотенце с маленькой губкой.

Судя по невесомому парению над кувшином, вода ещё не остыла.

— Ты что задумала? — с подозрением поинтересовался Бомарше. Ирис потянула его за руку, заставляя усесться.

— Давай, я омою тебе ноги, мой господин. Это очень приятно. К тому же, снимает усталость и напряжение, ты ведь немало потрудился днём… — Не слушая не очень убедительных возражений, она налила в таз воды, глянула на широкие рукава своего нарядного платья… Да, такие не завернёшь… А жалко будет замочить. И, недолго думая, стащила его через голову, оставшись в шароварах и рубахе. Ах, да, ещё и в лифе! Благодаренье подругам, вполне приличный вид!

Впрочем, у мужчины сложилось на этот случай своё мнение, но он благоразумно придержал язык.

— Тебе тоже надо раздеться, мой господин, — озабоченно сказала Ирис. — Нельзя отдыхать в дневной одежде.

— Э, э, полегче. — Шутливо отбиваясь, «господин» позволил стащить с себя камзол и жилет. — Достаточно, детка. Ну, хорошо, рубаху тоже… нет, оставь! Только расстегни. И штаны оставь, кому я сказал! Пощади мою мужскую гордость, в конце концов, я не младенец, чтобы меня раздевали без моего согласия.