Констебли, один за другим приводившие в павильон жалких старух, которых мы видели в лесу, также испытывали недоумение при виде рыдающего отца. Удивленными выглядели и арестованные — эти-то почти наверняка никогда не видели плачущих людей, а сами, скорее всего, позволяли себе поплакать только в одиночестве или в присутствии самых близких друзей. Всех, кто находился в этом необычном павильоне, с детства учили, что проявление чувств равносильно проявлению слабости; им не по силам было постичь беспомощное состояние отца, убитого глубочайшим горем. Это было так же чуждо им, как и изображенные на стенах сцены восточной жизни.

А полицейские все прибывали и приводили новых и новых женщин. Многие совсем ослабли от болезней, но все они отчаянно сопротивлялись и ругались при этом такими ужасными словами, что уши у меня стали красными, как свекла.

— Наверное, вам лучше выйти, — сказал Райан.

Но я не могла оставить отца и так ему и ответила.

Женщин сковали наручниками: правое запястье каждой было соединено с левым запястьем соседки, потом всю цепочку завернули за колонну и сковали запястья двух крайних, образовав таким образом круг, из которого нельзя было выбраться.

Хотя мне и доводилось встречать проституток в Эдинбурге, таких жалких и уродливых созданий я еще не видела. Болезнь довела их до ужасного состояния. Лица были усеяны язвами. У некоторых почти полностью отсутствовали волосы. Раздвинутые сморщенные губы обнажали немногочисленные гнилые зубы. Эхо ругательств и жалоб гуляло под потолком павильона.

— А ну, тише! — громко крикнул Райан.

— Ты не получишь моих денег! — завопила одна из женщин.

— Нам не нужны твои деньги! — рявкнул в ответ инспектор. — Да я и не верю, чтобы у тебя можно было хоть что-нибудь украсть.

— У меня куча денег!

— Правда?

— Я их заработала, да!

— В этом я не сомневаюсь.

Полицейский привел еще одну проститутку и приковал к остальным.

— Скольких уже поймали? — спросил Райан.

— Двадцать три, — доложил Беккер. — И ведут еще одну.

— Вот что я у нее нашел, — сказал только что вошедший констебль и протянул две золотые монеты.

— Это мое! Отдайте!

— Два соверена. Больше, чем клерк может заработать за неделю. Где ты их украла?

— Я заработала!

— Расскажи кому-нибудь другому, — усмехнулся констебль. Никит не станет платить два соверена за то, чтобы поиграть с тобой в «туда-сюда-обратно».

— Констебль, — осадил его Райан и кивнул в мою сторону. Очевидно, вновь прибывший не заметил меня. — Здесь дама.

— Прошу прощения, инспектор. Мои извинения, мисс. — Полицейский покраснел. — Они, бывает, не понимают, пока не начнешь говорить с ними на их языке.

— Ни с кем я не играла в «туда-сюда-обратно», — возразила проститутка. — Говорю же тебе: заработала. Честным путем.

Беккер окинул женщин внимательным взглядом.

— Если у одной оказались золотые, может, и у других тоже есть? — Он подошел к ближайшей проститутке. — Как тебя зовут?

— Дорис.

— Покажи мне, Дорис, что у тебя в карманах.

— Нет.

— Тогда мне придется тебя обыскать.

— Ой, напугал. Девочки, он хочет меня обыскать.

Негодницы расхохотались.

— За это я беру с мужчин деньги, — хихикнула Дорис. — Сколько вы готовы заплатить за то, чтобы поискать у меня между ног?

Проститутки засмеялись еще громче.

Я постаралась сделать вид, будто слышу подобные вещи чуть ли не каждый день.

— Гибсон, помогите мне.

Беккер и вновь прибывший констебль с видимым отвращением обыскали карманы Дорис.

— Эти гомики обворовывают меня! — заорала проститутка. — Вы все здесь свидетели!

— Не собираюсь я ничего воровать, — увещевал ее Беккер. — Хватит брыкаться. Посмотрим, что тут у тебя.

На ладони у констебля лежали две золотые монеты.

— Ну, у кого еще есть?

В результате шумных, сопровождавшихся отчаянным сопротивлением поисков выяснилось, что у всех женщин, у всех двадцати четырех, имеется по два соверена.

Беккер нахмурился.

— Дорис, откуда у тебя эти деньги?

— Я их заработала. И не так, как вы думаете.

— А как тогда?

— Мне заплатил один джентльмен.

— За что?

— Надо было сегодня с утра пробраться в парк, еще до открытия.

— И что дальше? — вмешался в допрос Райан.

— Спрятаться в лесу.

— А дальше? — продолжал допытываться инспектор.

— Когда вот этот появится, — показала проститутка на отца, — я должна была позвать его. — И Дорис произнесла тем голосом, который я уже слышала среди деревьев: — Томас. Томас.

Казалось, она взывает о помощи.

Я почувствовала, как при упоминании своего имени отец дернулся.

— Томас! Томас! — подхватили другие женщины.

Яростное эхо заметалось между разрисованных восточными мотивами стен.

Я испугалась, что сейчас оглохну, а отец перестал плакать.

— Ну хорошо! — крикнул Райан и поднял руки. — Прекратите! Если хотите получить назад свои соверены, заткнитесь!

Постепенно вопли утихли.

— Джентльмен велел мне говорить, что я — Энн, — решилась признаться одна из женщин.

— А мне называть себя Джейн, — сообщила другая.

— Элизабет, — сказала третья.

— Кэтрин, — подхватила четвертая.

— Нет, это я — Энн.

— Это я — Джейн.

— Это я — Элизабет.

— Это я — Кэтрин.

Отец, до того лежавший скрючившись на скамейке, начал приподниматься. Я поддержала его и, заглянув в глаза, была поражена, как они покраснели от слез и в то же время как ярко сияют голубизной.

А гадкие женщины продолжали надрываться.

И снова Райан гаркнул, перекрикивая шум:

— Перестаньте, черт бы вас побрал!