Жесткий взгляд инспектора и его суровый рык сделали свое дело, хотя эхо криков еще долго гуляло по павильону.

— Значит, какой-то джентльмен велел вам произносить эти имена, — сказал Райан. — Что за джентльмен?

Женщины надули губы, и никто не ответил.

— Еще раз спрашиваю: что за джентльмен? Опишите его.

Дорис посмотрела на Беккера.

— Мне не нравится, как он со мной разговаривает. Вы намного любезнее.

— Спасибо, Дорис, — улыбнулся констебль. — Расскажи о том джентльмене, и получишь горячий чай.

— Горячий чай?

— Обещаю. — Беккер повернулся к полицейскому у входа. — Уэбстер, вы не сочтете за труд позаботиться о чае?

Констебль посмотрел на Райана, и тот одобрительно кивнул.

— Здесь в парке, неподалеку, есть буфет, — сообщил Уэбстер.

— И нам вернут наши золотые? — капризным тоном поинтересовалась у Беккера Дорис.

— Я обещаю вернуть вам ваши соверены.

Дорис улыбнулась, продемонстрировав беззубый рот.

Я предположила, что, как и тогда, когда мы с отцом впервые встретились с полицейскими, они сейчас, чтобы добиться результата, разыгрывали тот же сценарий, то есть Райан действовал методом угроз, в то время как Беккер проявлял внимание и заботу.

— Дорис, расскажи, как выглядел тот джентльмен, — попросил Беккер.

— Высокий. С виду здоровый.

— Сколько ему лет?

— Не старый и не молодой. — Дорис ткнула пальцем в сторону Райана. — Вот как он.

— У него была борода?

Дорис решительно закивала.

— Да. Такая желтоватая.

Отец сел рядом со мной.

— Как он был одет? — продолжил расспросы Беккер.

— Как моряк. Но меня он не обдурил, — заявила Дорис. — Ни один моряк не платил мне два золотых. Шиллинг — и то если повезет. Но не два золотых.

— Итого — сорок восемь фунтов, — подытожил Райан. — Человек со средствами.

— Дорис, а как он говорил?

— Не похоже ни на одного моряка, кого я встречала. Образованный он был, вот что. Джентльмен.

— А тебе не было страшно? Ведь он выдавал себя за другого?

— Конечно было. С субботней ночи всем страшно, кого я знаю. Но он дал мне два золотых. — По словам Дорис выходило, что эти деньги для нее были дороже всех богатств на свете. — Я прежде и не видывала таких деньжищ. Еще он иногда использовал такие причудливые слова, что я его не понимала.

— Какие, например?

Дорис нахмурила лоб.

— Ну вот, «репетиция». Я и не знала, что это за хрень. Оказывается, это значит, что он должен собрать нас всех в переулке, сказать, что нам нужно говорить, и проверить, что мы все запомнили.

— А вечером мы вернемся и получим еще по соверену, — с гордостью сообщила соседка Дорис.

— Еще по соверену? — повторил удивленный Райан.

— Тише, Мелинда, — прошипела Дорис.

Райан шагнул к проститутке.

— Нет-нет, давай рассказывай.

— Чтобы мы все сделали как надо, он сказал, что, если мы поработаем хорошо, он сегодня вечером даст нам еще по соверену, — сообщила Мелинда.

— Где?

— В том же переулке, где мы… — Проститутка замялась и посмотрела на Дорис.

— …репетировали, — закончила та, довольная, что запомнила непростое слово.

— Скажите, где это, — напирал Райан.

— Оксфорд-стрит.

Услышав название улицы, отец напрягся всем телом.

— Можно теперь дать нам чаю? — крикнула Дорис. — Я там вся замерзла в лесу!

— Уже несут, — успокоил ее Беккер.

— Мелинда, отведешь меня в тот переулок? — спросил Райан.

— Нет! — запротестовала Дорис. — Тогда тот джентльмен увидит вас и не заплатит нам еще по одному золотому. — Она бросила сердитый взгляд на Мелинду. — Говорила же тебе молчать.

— Он нас не увидит, это я гарантирую, — заверил ее инспектор. — А в знак нашего сотрудничества мы предложим вам к чаю еще и бисквиты.

— Бисквиты! Бог ты мой! Вы обращаетесь со мной прямо как с леди.

— Именно так, — кивнул Райан.

— Желтоватая, — произнес вдруг отец.

Я вздрогнула от неожиданности. Когда последний раз отец произносил что-то членораздельное?

Взоры всех присутствующих устремились в его сторону.

— Вы что-то сказали? — спросил Райан.

— Она говорит, желтоватая. Борода была желтоватая.

Тут отец удивил меня еще сильнее: он встал. От долгих рыданий лицо его казалось худее обычного, зато голубые глаза сияли ярко-ярко.

— Ну да, желтоватая. Это я и сказала, — согласилась Дорис, обеспокоенная такой неожиданной активностью отца.

— Что означает не желтый цвет, но близкий к нему, — сказал отец. — Может быть, борода была скорее оранжевая? Или что-то среднее?

Дорис наклонила голову в одну сторону, потом в другую и задумчиво произнесла:

— Немного оранжевая, немного желтая. Я таких бород мало видела.

— Это тот цвет, который я описал в последнем своем эссе, — объяснил отец Райану. — Я высказал предположение, что это могла быть маскировка.

— Маскировка?

— Джон Уильямс служил матросом на судах, которые ходили в Индию. В этой стране некоторые криминальные секты перекрашивают украденных лошадей, чтобы их не опознали. Один из натуральных красителей имеет как раз такой цвет, какой описала Дорис и какой я упомянул в эссе. В своей работе я поднимаю вопрос о том, не красил ли Уильямс волосы, когда совершал убийства, с тем чтобы скрыть настоящую внешность.

— Вы предполагаете, что наш убийца покрасил бороду с той же целью? А также чтобы четко следовать описанному в вашем эссе сценарию? — спросил Райан.

— Я предполагаю больше того. Мне с трудом верится, чтобы убийца специально отращивал бороду — это ведь должно было занять несколько месяцев — и при этом периодически ее красил. Кроме того, он ведь должен был бы в этом случае красить еще и волосы, иначе несоответствие между их цветом привлекло бы даже больше внимания, нежели просто необычная окраска бороды. Слишком сложно.