— Дай мне седмицу, и я это проверю, — склонился хазарин.

— Действуй.

— Государь, — тихо произнес Виктор. — Они ведь не убить твою жену хотели. Если я правильно все понял.

— Я тоже так думаю, — кивнул Ярослав. — И мне очень интересно, как они собирались отходить с ними. Ведь это не так просто. Думаю, что в городе были их подельники, а может и есть до сих пор. Надо проверить все корабли в порту. И, особенно те, что спешно отчалили.

— Это мало что даст.

— Это шанс. И им нужно воспользоваться. Всем это ясно? Хорошо. Так. Что у нас по потерям?

— Среди кирасир и драгун потерь нет. Только четырех коней хороших сгубили. Легионеров два погибло, еще пятеро ранены. Ополченцев семеро умерло, в том числе от ран. Дюжина ранена.

— Суровые ребята, — уже спокойнее произнес Ярослав. — Крепкие. Хорошие доспехи, доброе оружие. Да еще и воевать умеют. Абы кто их послать не мог. Но кто?

— А что с теми, кто отходят верхом от города?

— Надо организовать преследование. Но я не уверен, что это хорошая идея. Судя по тому, как они действуют – ребята опытные. Любят и умеют делать засады. Я бы на их месте организовал засаду на преследователей. Ловушку какую-нибудь. Поэтому если и организовывать преследование, то с умом.

— Я сам поведу сотню.

— Сотню?

— Мы не знаем, сколько там человек. Десяток, два, три. Не ясно. Я возьму сотню улан и поведу их. Их должно хватить.

— А лучники? — спросил Ярослав и посмотрел на главу драгун.

— Я выделю десяток своих ребят, — кивнул тот.

— Отменно. Так. Теперь за дело. Я хочу, чтобы убитых самым тщательным образом обыскали…

Короткое совещание продлилось еще десять минут. После чего все разошлись, выполняя поручения государя. А он сам отправился к жене и детям.

— Как ты?

— Жива…

— Ни тебя, ни детей, надеюсь, не задели?

— Слава богу.

— Это хорошо, — тихо произнес он и обнял ее.

— Нападения ведь не прекратятся? — спросила она, отстранившись.

— Не знаю. Сначала нужно понять кто и зачем хотел тебя с детьми похитить. Видимо этот кто-то хотел меня шантажировать или вымогать деньги.

— Они ведь могли убить наших детей… — тихо прошептала Пелагея и всхлипнула. — Случайно. Много ли им надо? Тем более, что они без доспехов.

— Я разберусь.

— Ох… слабо верится… — покачала она головой. — Скоро ты со всем миром будешь воевать, если не прекратишь так вести свои дела. Сдюжишь али нет – я не ведаю, а нас потерять можешь легко. Сегодня ты успел. А завтра?

— Предлагаешь сидеть как побитой собаке и головы не высовывать? Ты серьезно?

— Мне страшно за наших детей.

— Я РАЗБЕРУСЬ, — с нажимом повторил Ярослав. — И мне очень важно, чтобы я мог доверять тебе в этом деле. Ты понимаешь? Никаких выходок. Тобой могут манипулировать. И через тебя – мной. Нужно быть крайне осторожными.

— Кто бы говорил, — покачала она головой.

— Я говорю! А ты меня слушаешь и подчиняешься! Ясно?!

— Ясно, — глухо ответила Пелагея.

— Посмотри мне в глаза, — тихо произнес Ярослав.

— Зачем?

— Если ты меня ослушаешься, то я заберу у тебя детей. И ты будешь их видеть только в моем присутствии. Изредка. Я не хочу, чтобы из-за того, что ты, строптивая дура, опять взбрыкнешь, потерять не только тебя, но и малышей. Уяснила?

— Ты не посмеешь, — вскинула подбородок Пелагея.

— Хочешь проверить? — холодно процедил Ярослав.

Несколько секунд шла их игра в гляделки, наконец она опустила взгляд, тяжело вздохнула и произнесла:

— Я все поняла.

— Ну вот и славно, — произнес Ярослав и чмокнув ее в щеку, удалился. Пелагея же, сев у окошка уткнулась в рукав и зарыдала. Ей безумно не нравилось подчиняться. Но сейчас он почувствовала, что еще чуть-чуть и ее муж, от которого буквально пахло кровью и яростью, сделает что-то ужасное…

867 год, 4 июля, Новый Рим

«Охоту на ведьм», которой Ярослав занялся сразу после покушения, прервал визит венгров. Тех самым венгров, о которых он уже и думать забыл. Когда-то пригласил и они пропали, утонув в пучине степных разборок. Из того горнила вышло всего пять тысяч человек, которые еле плелись нищие и обездоленные.

— Твою же… — тихо процедил Ярослав, когда увидел эту «радость». А где их стада? Где лошади? Где повозки? Где пожитки?

— У них все отняли, — констатировал очевидно представитель хазар, прекрасно зная историю этих бедолаг.

— А что они едят?

— Что найдут. Рыбачат. Охотятся. Грабят.

— Поднять гарнизон! Комитатов привести в полную боевую готовность!

— Правильно, — кивнул хазарин. Под нож их надо.

Ярослав смерил его неприязненным взглядом, но промолчал. Пять тысяч отчаявшихся человек – это не тот ресурс, которым можно было разбрасываться. Они ведь сейчас находились в такой ситуации, что готовы на все. В том числе и на интеграцию в новую державу и оседлую жизнь. Но чтобы с голодухи не набросились – нужно продемонстрировать силу. А наш герой уверен – в этой толпе хватало людей, которые уже день или два вообще ничего не ели.

Встретились. Толпа оборванных измученных людей и правильные ряды комитатов, сомкнувших щиты и держащих практически идеально ровную линию строя. Отчаяние и порядок. Сила и ничтожность…

Ярослав выехал вперед на своем Буцефале и, проезжая мимо толпы, вглядывался в их лица. Но встречал ты лишь пустые, обреченные взгляды. Войска, что стояли напротив них, не оставляли им никаких шансов. Даже иллюзорных. Не то, чтобы победить, но даже просто удрать. Да и куда бежать? Не они, так другие добьют. Поэтому такой безнадеги, какой повеяло от этих венгров наш герой еще никогда не встречал. Безнадеги, смешанной с отчаянием и бессилием. Жуткая, просто кошмарная смесь.

— Кто принесет присягу, — громко произнес Ярослав, — попадает под мою руку. А значит от голода не умрет. Кто хочет принести присягу, шаг вперед!

И вся толпа жутковато качнулась вперед, шагнув. Ни один человек не отказался. Тем более, что из-за войск, что стояли перед ними, сладко пахло свежим хлебом. Его аромат приносил ветерок, что крайне удачно дул в нужном направлении. Но между хлебом и голодными людьми находились комитаты. Что только и останавливало этих обездоленных венгров от немедленного рывка вперед – к еде.

Произнесли они клятву верности. После чего выстроившись в несколько колонн начали получать еду. В одни руки пока давали всего кусок хлеба. Не очень большой. Опасаясь, чтобы с животом ничего не случилось. Голодали ведь долго.