Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне надо отдать долг и купить фотоувеличитель. Тот "УПА", который я видел в Кадышеве, оставляю на последний случай. Слышал я про такие приборы. Результат оставляет желать лучшего. Хотя, конечно, не с моими финансами привередничать.
Билет обходится мне в тридцать две копейки. В карманах остаётся меньше рубля. Если моя идея не выгорит — я банкрот.
Несмотря на ранний час, народу на перроне много. Тут и рыбаки с бамбуковыми удилищами, и бабки с корзинами и командировочные с портфелями и масса других личностей, чьи цели и задачи уже не так очевидны.
Электричка подходит к перрону. Двери ещё не открыты, а я вижу, что в вагоне народу как шпрот в банке. Меня это обстоятельство немного тревожит. Других способов добраться до областного центра нет. Разве что самолётом, но вряд ли без товарища Молчанова на аэродроме мне будут рады.
Но всё проходит нормально. Толпа подхватывает меня и заносит внутрь вагона мягко и решительно, как океанская волна. Работаю локтями, чтобы отвоевать себе немного жизненного пространства, и получаю возможность дышать.
— Робяты, аккуратней! Яйца не поколите!
— У тебя что, бабуль, яйца в корзинке?
— Нет, — говорю вместо бабки, — гвозди.
Вагон грохает хохотом. Как легко шутить, когда большую часть анекдотов ещё не придумали.
Держаться при таком количестве народу, в принципе, не обязательно. Но я хватаюсь, на всякий случай, за поручень и вишу, вцепившись в него все четыре с половиной часа пути.
В Белоколодецке я жил в конце девяностых и начале двухтысячных. Город выглядит иначе, но многое пересекается. Например, автобусные маршруты. Конечно, сейчас их меньше, но сориентироваться всё равно несложно.
— Девушка, а двойка до "Просвещения" идёт?
Блондинка с прямыми волосами в стиле группы "Абба" и в джинсовом сарафане морщит нос. В её глазах я одновременно и "ботаник" и "колхозник". Два персонажа, одинаково вызывающие в глазах упакованной в "фирму" тёлочки жалость и презрение.
Она отрывисто кивает и отходит на несколько шагов в сторону, чтобы отбить у меня охоту продолжить разговор. Мир, действительно не меняется, несмотря на победившие социалистические идеи.
"Просвещение" — это самый большой книжный в Белоколодецке. Хожу вдоль полок. "Малая земля" за авторством Леонида Ильича Брежнева занимает целый отдел. Книга лежит как минимум в двух сотнях экземплярах.
Смотрю дальше. "Мелиорация дерново-подзолистых почв", "Текущий ремонт экскаватора", "Растения бассейна Амударьи". Книг много, но все они, мягко говоря, специфические.
Подхожу к молодой, но строгой продавщице.
Она смотрит на меня как на умалишённого. Потом лицо немного разглаживается.
— У вас талоны?
— Простите?
— За макулатуру талоны, — объясняет она, — за сорок килограммов, Дюма. За шестьдесят — Конан Дойл. За восемьдесят бывают Стругацкие, но их очень давно не привозили.
— А что из Дюма? — уточняю.
— Что привезут, то и бывает, — говорит, как ребёнку, — В прошлый раз "Графиню де Монсоро" давали. А до этого "Графа Монте-Кристо". Но сейчас всё равно нет ничего. Попробуйте через неделю зайти.
— Мне нельзя через неделю, — говорю, — я маме на юбилей ищу. Она у меня исторические романы любит.
— Вот поглядите, — она выкладывает передо мной книжицу, которая ещё пахнет свежей типографской краской. — "Председатель", называется. Героический труд советских крестьян. Издано редколлегией журнала "Нивушки". Тоже исторический роман.
— Спасибо, — вежливо отказываюсь. — Она маме по цвету обложки не подойдёт. Та старается только красные покупать. Чтобы на полке гармония была.
— Есть вариант, — продавщица высокомерно задирает нос, — дойдите до букинистического. Но вряд ли вы там, что-нибудь купите. Цены, знаете ли, кусаются.
Это она меня сейчас так вежливо нищбродом назвала. Возвращаю ей улыбку с процентами и спрашиваю дорогу. Оказывается, в двух кварталах.
Здесь интереснее. Стоят на полках сочинения русских классиков. Среди них, как куски мяса в супе мелькают тома Сименона, Агаты Кристи и Конан Дойла. Ценник радует. "Собака Баскервилей" стоит 20 рублей.
Причём, книги изрядно потрёпанные. Можно сказать, на ладан дышат.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, молодой человек. — пожилой продавец блестит стёклами очков. —Купить хотите что-нибудь?
— Нет, — говорю, — продать.
Достаю из рюкзака "Записки о Шерлоке Холмсе". Продавец осматривает книгу со всех сторон, едва ли не обнюхивает её. Изучает качество бумаги. Проверяет прочность обложки. Я стою спокойно, у книги состояние новой.
Да, я решаю обратить в деньги единственный капитал, который есть у Алика. Его небольшую библиотеку. Учитывая дефицит на книги в Советском Союзе, я прекрасно понимаю, что собиралась она годами, а, может, отдельные образцы достались по наследству.
Но сейчас деньги для меня важнее. Можно было бы попробовать обратить в наличность магнитофон "Весна", но его могли взять только на комиссию. А книги были активом высокой ликвидности. Другими словами, давали прибыль сразу.
— Два рубля семьдесят пять копеек, — заявляет мне продавец.
— Что?! — не верю своим ушам. — Единственный Конан Дойл у вас двадцать рублей стоит!
— Книга редкая, старого издания, — весомо сообщает продавец, — в соответствии с этим устанавливается цена. А ваша практически новая. Скажите спасибо, что я на фабричную цену ещё рубль добавил.
— Что-то я не вижу здесь большого количества "практически новых" книг, — спрашиваю его.
— Их быстро разбирают, — говорит он мне очевидное.
— А если цену выше поставить? — удивляюсь я, — их же всё равно обязательно купят.
— Молодой человек, — сердится продавец, — моя оценка основана на объективных показателях. У меня стаж работы больше, чем вы на свете прожили! Вы мне что, спекуляцию предлагаете?!
Его очки сверкают праведным гневом, но мне ситуация ясна как божий день. Букинист выкупает книгу у провинциального лоха и ставит её на баланс. А потом продаёт её или сам себе, или знакомым. Основная часть стоимости при этом идёт из рук в руки.
— Простите, —говорю, — я же первый раз. Что-то мне расхотелось с этой книгой расставаться. Дорога мне, как память. А память точно не стоит два рубля и семьдесят пять копеек.
— Могу ещё пятьдесят копеек добавить, — ворчит букинист, — но это последнее предложение.
— Пойду я, — кидаю книгу в рюкзак.
— Четыре рубля ровно! — кричит он вслед.
Молча захлопываю дверь. Никуда он от меня не денется. Но я, перед тем как сдаться на его уговоры, попробую ещё один способ.