– Слушаю вас, Ваша Светлость.

– Наверное, сам виноват. В смысле, я виноват. Сейчас попытаюсь исправиться. Два шезлонга, столик …

– Что два? На каком это языке? – говорили по-русски.

– Две кровати, плюс два кресла и столик с травяным чаем между ними. Это то, что должно войти в эту соляную комнату. Возьмём пять метров на пять.

– Что возьмём? Странный вы сегодня, Пётр Христианович.

– Метр. Это… Наполеон ввёл новую систему исчисления длины. Это приблизительно три фута. Не важно, давайте я сначала посчитаю в новых единицах, мне так проще, а потом переведу вам в русские или английские.

– Любопытно, – граф попытался закрыть дверцу, но Дарьюшка свой острый носик высунула. И ей любопытно.

– Итак. Пять метров на пять – примерные размеры соляной пещеры или комнаты для комфортного пребывания в ней… в них двух человек. Или пятнадцать футов на пятнадцать. По периметру получаем двадцать метров. Высоту ограничим двумя с половиной метрами, а то совсем запредельные цифры получатся. Двадцать умножим на два с половиной и получим площадь поверхности стен – пятьдесят метров. Чтобы стены были устойчивы, их толщина должна быть двадцать сантиметров или восемь дюймов. Умножим пятьдесят на ноль целых две десятых, получим десять кубометров. Плотность соли две с половиной тонны на метр кубический. Потом переведу, – видя, как у супругов морщинки на лбу собираются, пообещал Пётр Христианович. – Итак, десять кубометров умножаем на два с половиной и получает двадцать пять тонн. Это… – Брехт зажмурился, – около полутора тысяч пудов. Лошадь на телеге может увезти половину тонны или тридцать пудов. И у нас с вами получается, что для перевозки необходимой нам соли нужно взять с собой не десять, а пятьдесят телег. И это ещё не всё. Вот тут точно моя вина. Желательно соль пилить блоками двадцать на двадцать на сорок сантиметров. Э… Восемь дюймов на восемь и на шестнадцать. При этом часть блоков сломается. Нужен запас процентов в двадцать. Итого: нужно шестьдесят телег.

– Прав был Государь, – бросился ему на шею граф Ливен. – Обширные у вас знания, Пётр Христианович. Я бы не выполнил поручение его Императорского Величества и поставил под угрозу здоровье принцессы Елены Павловны. Премного благодарен вам за науку. Познакомите меня потом с этой французской системой? – и опять обнимашки.

Что за времена?

– Конечно, Христофор Андреевич.

– Петер, – графиня Ливен веером отдубасила мужа по плечу. Приревновала поди. Или просто дала понять, что граф ей застит этого Петера.

– Да, Дарья Христофоровна.

– Если эта болезнь заразна, а я каждый день общалась с Марией Фёдоровной и с Еленой раньше, то я тоже заражена чахоткой и Христофор Андреевич через меня и… вы?

– Однозначно.

– Не хотелось бы умирать. И что же делать? – Дарьюшка вообще умная.

– Человек может и не заболеть. Образ жизни, природный иммунитет… хорошее здоровье от рождения. Среда. Вот. Лучше не жить в сыром климате. В Санкт-Петербурге. И профилактика… Не плохо попить отвары и вам с мужем Дарья Христофоровна, и в пещере соляной несколько сеансов, э… часов посидеть в течение месяца. А знаете, Дарья Христофоровна, вы меня сейчас на замечательную мысль натолкнули. Вы самая умная женщина, из тех с кем мне довелось общаться. Нужно не шестьдесят, а сто двадцать телег с соляными блоками. И половину отвезти в Петербург и сделать там вам во дворце такую соляную пещеру. Без всякого сомнения, туда все дамы высшего света будут в очередь на год вперёд записываться. Если брать деньгами, то озолотишься. Если плату получать сплетнями, то станешь самым осведомлённым человеком в России, ну или в Париже, а лучше в Лондоне. А если брать в улыбках, то станешь самым обожаемым человеком в одной из этих столиц, – Брехт на секунду задумался. – Посмотрите вокруг, Христофор Андреевич. Сегодня граф Шереметев истратил денег, достаточных, чтобы вооружить, купив у англичан ружья, и обмундировать ещё целую армию. И у него Прасковья Ивановна тоже больна, как и он, естественно. Николай Петрович легко от себя выделит дополнительных шестьдесят телег, даже парой запряжённых.

– Не дурно. Спасибо, Пётр Христианович, что бросились под карету. Понимаю теперь, что не выполнил бы поручение Государя и заслужил справедливую немилость. Скаредность взыграла, – и опять обнимашки.

Событие тридцать девятое

Подставляя другому ногу, посмотри, на чем стоит твоя вторая нога.

Леопольд Рене Новак

Интрига рано или поздно губит того, кто её начал.

Пьер Бомарше

Граф Виктор Павлович Кочубей прибыл на бал к Шереметеву со своим шурином Алексеем Васильевичем Васильчиковым, старшим братом жены. Сама Мария была непраздна вторым ребёнком и почувствовала себя сегодня не важно. Осталась дома. Они остановились на время коронации в Москве, в доме дяди Марии, на Воздвиженке. Дядя был тем самым Васильчиковым – одним из фаворитов Екатерины – Александр Семёнович. Пробыл фаворитом Васильчиков не долго, всего два года, но за это время Екатерина успела его завалить деньгами, крестьянами и драгоценностями выше крыши. А когда заменила его на Потёмкина, то в качестве отступного или пенсии, богато наградила бывшего теперь уже фаворита. Васильчиков получил пенсию 20 тысяч рублей и 50 тысяч на устройство дома в Москве. Где уже тридцать лет и проживал почти, тратя деньги на приобретение картин западных известных мастеров. Весь дом Александра Семёновича был сплошным музеем. Всё это богатство престарелый фаворит гренадёрского роста завещал племяннику Алексею Васильевичу, с которым граф и прибыл на бал.

Кочубей шурину благоволил и в меру возможностей старался устроить его карьеру. Сейчас шурин руководил Вдовьим домом, Санкт-Петербургским и Гатчинским воспитательными домами, Мариинской больницей, Деревенской экспедицией, Мариинским сиротским отделением при соборе всех учебных заведений, а также участвовал в Попечительном совете заведений общественного призрения (Мариинский от имени императрицы – Мария). Мария Фёдоровна часто принимала его и подолгу расспрашивала о работе этих заведений, а так как Алексей Васильевич лодырем не был и вникал в дела всех порученных ему домов, больниц и приютов, и деньги, на них выделяемые, не воровал, то императрица была своим помощником довольна и часто в разговорах ставила его в пример остальным.

На балу граф Кочубей скучал в отличие от шурина, тот танцевал и флиртовал напропалую, Виктор Павлович же станцевал лишь один польский танец и в основном стоял с шурином, в перерывах между танцами, и перемывал косточки попавшимся им на глаза вельможам, пока не столкнулся взглядом с графом, ах, да, теперь с князем фон Витгенштейном. Немцев Виктор Павлович и так недолюбливал, а в отношении с графом, тьфу, а ладно, с графом Витгенштейном прямо коса