По взметнувшимся вверх зеленым ракетам, означавшим, что вражеский фронт прорван, мы двинулись вперед. Движение возглавил штаб полка, следом в боевых порядках — роты 2-го и 3-го батальонов. Примерно на половине поля нас накрыл огонь вражеской артиллерии и минометов.

Мы с Павловым, адъютантом командира полка, шли впереди. Между нами на лошади ехал майор Ульянов. Когда начался обстрел и все невольно остановились, комполка, привстав на стременах, во всю мощь своего голоса крикнул: „Вперед! Бегом!“ — и, хлестнув лошадь, поскакал в разрывы. Мы с Павловым успели схватиться за стремена и побежали рядом. За нами бросился весь полк.

Земля дыбилась от разрывов, кругом шипели и звенели осколки, однако опасный участок удалось проскочить быстро. Перешли вброд речку и оказались у своих.

За 1043-м стрелковым полком последовал только его обоз, остальные повернули обратно и укрылись в роще.

Майор Ульянов приказал нам с Павловым садиться на лошадей и возвращаться обратно, чтобы поднять и привести тылы дивизии. Мы в сопровождении двух разведчиков поскакали выполнять приказание. Обстрел поляны противник прекратил, и мы скоро добрались до места. По дороге нам не встретились ни убитые, ни раненые. Как потом выяснилось, в ротах накануне бойцы дали клятву при прорыве не оставлять врагу ни убитых, ни раненых — всех забирать с собой, каких бы трудностей это ни стоило.

Настроение у бойцов в роще и прилегающем к ней овраге было неважным. Наше возвращение всколыхнуло людей. Мы кратко объяснили положение дел, впереди пустили обоз с ранеными, через минуты остальные. Ездовые, обгоняя друг друга, ринулись по поляне к реке. Загудели тягачи с тяжелыми артиллерийскими установками, машины с продовольствием, боеприпасами и другим имуществом.

Труднее оказалось поднимать пехотинцев, примкнувших к нам из других частей и соединений. Они не были сколочены в боевые подразделения, не отличались дисциплиной. Некоторые призывали мелкими группами двигаться на Воронеж.

Когда тылы дивизии начали движение, мы с Павловым спустились в овраг. Попытаться перекричать людей было бессмысленно. Тогда я, не расстававшийся никогда со своим карабином, сорвал его с плеч и выпалил вверх всю обойму. Шум убавился. Павлов (у него был сильный голос) крикнул, что, пока они здесь митинговали, тылы дивизии перешли уже линию фронта. Там 1045-й и 1047-й полки, не щадя жизни, ведут бои, чтобы удержать коридор, а они здесь прохлаждаются. И, набрав в легкие воздуха, мы, не сговариваясь, в один голос крикнули, что было мочи: „Вста-а-ать!“ Все, кто лежал или сидел, поднялись. Затем последовала команда: „Приготовиться к движению!“ — И люди начали надевать на себя вещмешки, скатки шинелей, каски, брали в руки оружие.

В считанные минуты все они были на северной опушке рощи. Из нее двинулись быстрым шагом. Прошли больше половины поляны, настроение поднялось, послышался смех, веселый разговор. Но именно в это время нас накрыл залп неприятельской артиллерии. Подо мной и Павловым лошади были убиты. На бег все перешли без команды. Второй залп догнал нас у речки. Больше немцы не стреляли. Как потом мы узнали, батареи врага были сразу же подавлены артиллерией 8-го кавалерийского корпуса, в расположение которого мы входили.

От радости нас с Павловым начали качать, высоко подбрасывая вверх и кричать „ура“ Подошел лейтенант Маяк, сказал, что нас ожидает командир полка.

Майор Ульянов крепко пожал нам руки и похвалил: „Молодцы!“»[257]

Здесь, пожалуй, пришла пора честно сказать об одном обстоятельстве, которое приходится учитывать в рассмотрении вопроса о степени достоверности и правдивости книги В. Яцкевича. После ее прочтения многие ветераны 284 сд заявили, что автор откровенно преувеличил как степень своего «приближенного» к командованию положения и осведомленности о его решениях, так и свои подвиги на поле боя, а многое в его описании событий вообще является надуманным и не соответствует действительности. В феврале 1986 года в томской областной газете «Красное знамя» по этому поводу даже вышла большая критическая статья, где было опубликовано множество отзывов возмущенных ветеранов дивизии. Они, в частности, писали:

«Автор часто грешит против правды, выдает вымысел за действительность. Книгу он писал в полной изоляции от ветеранов дивизии, категорически отказывался обсуждать рукопись с однополчанами». Книга «вызвала у ветеранов дивизии бурю возмущения. С первых же страниц бросается в глаза назойливое выпячивание своей личности в одном ряду с прославленными героями дивизии, желание примазаться к чужой славе». «Я много лет занимаюсь поисковой работой, внимательно изучил фонды 284-й (79-й гвардейской) дивизии, хранящиеся в ЦАМО, и нигде не видел упоминания о подвигах В. Яцкевича. Вообще закралось сомнение, был ли В. Яцкевич в нашей дивизии в период обороны Сталинграда?»

«Самое главное, что осталось от „документального повествования“, — это чувство неловкости за многих однополчан, повязанных „подвигами“ с главным героем (он же автор), этаким вездесущим молодцом, дежурным победителем, мастером рукопашных схваток и штыковых боев, оказывающимся обязательно и всегда вовремя там, где без него неизбежен был бы провал, а быть может, и полный крах. По всей книжке слишком много таких лихих деяний. При этом сам автор то слева от комиссара дивизии Зубкова, то справа от начальника разведки Графчикова, то впереди, спасая комиссара от неминуемой гибели. Бывал даже верхом на лихом коне, которого, как и водится в авантюрно-приключенческом жанре, убивают под героем. Одним словом, сплошное фанфаронство»[258].

Так что, уважаемые читатели, думайте и решайте сами, верить В. Яцкевичу или нет.

Гораздо более достоверными представляются воспоминания многих других бойцов 284 сд, записанных Г. Хоботовым при их жизни. В своей книге он приводит такой эпизод прорыва: «При выходе из окружения в 820-м артиллерийском полку под командованием майора Ерина сложилось тяжелое положение. У тракторов кончилось горючее, и артиллерия остановилась. Грозная сила дивизии, которая не раз в единоборстве побеждала врага, теперь была беспомощна. Казалось, не было никакого выхода. И командир полка отдал приказ вывести из строя всю материальную часть, чтобы не оставлять ее врагу. С болью в сердце приступили расчеты к выполнению приказа. Многие плакали, обнимали и целовали свои пушки. Как было невероятно тяжело лишаться боевого оружия только для того, чтобы сохранить свои жизни. Но приказ надо выполнять. Вынимали бойки, в каналы стволов засыпали песок, у тракторов снимали карбюраторы. В это время в полк возвратился комиссар С. Е. Михеев. Он был потрясен происходившим, не мог узнать своих боевых товарищей. Кругом царили растерянность и уныние.

— Товарищ комиссар, дайте нам на помощь людей, мы свою пушку сами покатим, но врагу не оставим, — обратились к нему бойцы одного расчета.